1.
Красный, видать, дезертир (ныне - махновец махровый) ноябрьский день №10 сменил мундир на портсигар новый (с горя, что год помер) и мчит на лихой тачанке, бьет по мне поздними дичками, гильзами сыплет ржавыми - листьями, да в молчанку рубится между стычками с дворником. Тот не жалует - жмет его войско к флангу сотнями, может тыщами, в братский курган, - мало ли тлеющих бурых останков? Там, над кострищами новых кружат полчИща -
не жалко!
2.
Так и не корысти ведь ради строчу и я в свои тетради очередями строк. Я отбиваюсь от тирана. Хоть полегла моя охрана, и палец о курок уже разодран в кровь, я бью и в глаз и в бровь, гоню и в хвост, и в шею ноябрьский гросс-сплин.
Пью спирт и викадин - сражаюсь, как умею.
3.
Нам бы к своим прорваться - к нашим денькам-братишкам, к нашим ночам - чарками черными, в смоль жаркими... Письма редки и слишком коротки в эвакуации.
Грозный расчет погоды бьет по бортам улицы бронебойными, и хмурятся низкие небосводы. Помнишь, до революции с грохотом вниз градами сливы об шифер падали спелыми кононадами, а по дворам - настурции прятались под фасадими?
Кончено. Все.
Судорги и поллюции вылазками ночными тревожат, и чёрт с ними.
Скоро зима-пастушка вслед за своей отарой спустится. За опушкой филин вспорхнет старый. Озера глаз шалый легким наркозом лед схватит, - и все пройдет.