Я байк оседлаю, уеду к тебе,
глубинную ночь пропуская сквозь жабры,
ты будешь как будто буддисту - Тибет,
как воздух предгорий глотаемый жадно.
Я буду лососем, попавшим в струю,
на смерть уходящим порой икромёта,
а лучше уж зэком во встречном строю,
когда ты тюремщицею искромётной
проходишь вдоль строя, чтоб сниться зэка,
чтоб на рецидив обрекать неизбежно.
Я гнать буду свой мотоцикл на закат-
пока не избуду, пока не избавлюсь.
Пока в икромечущих стаю войдя,
я не задохнусь от блаженного крика,
пока не подхватит, смывая вода,
молоки , чтоб тут же смешать их с икринками.
Вот так он и гибнет упрямый косяк,
ведомый на смерть неизбывным инстинктом,
а может быть, всё-таки малость скостят,
и истина - чтоб отрешённым быть синкхом.
В кювет, как в Тибет, улетая, карёжа,
и раму, и руль, наскочивши на камень,
как будто за бабу чужую-по роже,
и ты отъезжаешь, и это нокаут.
Но в миг тот, когда ты проходишь вдоль строя,
глазами в глаза, проверяя , тюремщица,
в мгновение это нас двое, нас двое,
и мне , понимаешь , такое мерещится,
как будто с тобой, уходя от погони мы,
на байке летим, и ты сзади прижавшись,
мне шепчешь: «Твоя!»…И расставшись с погонами,
тебе не составить разбитых скрижалей
уже воедино. И грохот, и дым
и пыхнувший дО неба огненный факел…
С тобою вдвоём мы в кювете лежим.
И скалясь, шепчу я последнее: «Фак ю!»