никогда не открывай разбитые окна, —
это все равно, что пытаться понять и открыть разбитые души.
ибо почти невозможно собрать по осколкам стекла.
а знаешь, у стен ведь тоже есть уши.
послушай,
ведь даже если пройдут годы и страх утихнет,
и он, может быть, сможет снова, как раньше, дышать, —
так же ровно, спокойно без лишних полночных криков,
его по прежнему будет сложно понять.
и наверно однажды он все же зашьет все свои раны,
а быть может все так же — тревожно и громко ночью будет страдать.
даже если лучший хирург сотрет с его сердца все шрамы —
за долгие годы эта боль уже выучена им наизусть.
боль, которую не понять.
все равно никто никогда не поймет его тихих тревожных вздохов,
сквозь потоки радости - грустной, тревожной волны,
выскользающей тихо и робко, но все же - со скоростью тока,
где нет места любви, пойми.
а время, несмотря на все эти сказки, - вовсе не лучший доктор,
год от года, наверное, становится только больней.
и о том, что случилось, и как же все-таки больно - он никогда не кричит громко,
хоть и знает, что никогда не испытает ничего сильней.
и не в силах что-либо изменить, каждое утро он просыпается полу-мертвым —
вроде выжил, а смысла не видит больше дышать,
и, снова, появится очередная сигарета в пальцах стертых.
хотя,
где он, и как он - мне бы только лишь знать.
мне бы видеть, как он раз за разом приходит в себя,
как тонет в его руках очередной стакан с алкоголем,
как робко и очевидно, он вспомнит все снова, любя,
я хочу, чтоб он был счастлив. чтоб все было дозволено.
и пока я пишу эти строки, я снова вспоминаю его и срываюсь голосом.
хотя, в общем-то, очень приятно его вспоминать,
он - в моей голове, вечно. как нервные, грубые полосы.
и, наверное, я бы хотела любить его и понимать.