"СЛАВЯНСКИЕ ТРАДИЦИИ-2009" г.Керчь, пос. Щёлкино
Цикл 2 Книги "В мирах любви"
ЗВЁЗДНЫЙ СНЕГОПАД
Этюд
Отгорел восход, отпылал закат,
Расплескала ночь звездный снегопад,
Принесет рассвет в тишину дубрав
Бирюзу росы изумрудам трав.
Месяц апельсиновый
В роще, под осиною, где поют ключи,
Месяц апельсиновый растерял лучи.
И теперь скрывается, месяц-хулиган.
Месяц дурью мается, месяц нынче пьян.
Я сердито месяцу погрожу рукой:
Ждет меня кудесница в роще за рекой.
Может, перебесится? Выходи, я жду!
Как же я без месяца милую найду?
Вечер в Крыму
Жаждой томимо, уставшее солнце,
К амфоре моря припавши губами,
Жадно глотало соленую воду,
Космы лучей в глубину погружая.
Волны надели темные платья,
Словно послушницы перед молитвой,
Чтобы к приходу наставницы Ночи
Их наготы никто не заметил.
Ночь расплетала черную косу.
Звезды-агаты падали в бухту.
И не случайно вспомнили скалы,
Что Кара-Дагом их называют.
Весна
Снова голубь наивный отчаянно просит "четушку",
Конфетти лепестков рассыпает наш старенький сад.
И ворует бальзам у каштана пчела-побирушка,
А в предчувствии холода ночи тюльпаны дрожат.
Но природа весной не заметит большого ущерба,
Даже, если нежданно-негаданно вновь снегопад.
Ведь апрель-пересмешник на тонкую веточку вербы
Усадил целый выводок серых пушистых котят.
Октябрь
Чаровал октябрь
Красотой зарниц,
Провожал октябрь
Перелетных птиц,
Наводил узор
Нежной просини
На монетный двор
Рыжей осени.
Первый снег
Хмельной, как витальер на абордаже,
Из клетки неба совершив побег,
На грязный холст осеннего пейзажа
Десантом падал первый зимний снег.
Ложился в лужи кашицей протертой,
На витражах узоры рисовал.
То, как щенок, лохматой белой мордой
в твоих ладошках сладости искал.
То под кашне скользил Багдадским Вором,
И нагло целовал твои уста...
А ты смотрела на него с укором,
Как на игру ангорского кота.
Цикл 3
СЛОВО СТАНЕТ ПЛОТЬЮ
Онегинская строфа
Мой рок избрал меня мишенью?
Но рано петь «за упокой»:
Еще одно стихотворенье
Сложу онегинской строфой.
В ней Пушкин – «молодой повеса»,
Нет Кюхельбекера, Дантеса,
Девчонка Таня на стекле
Рисует вензель «О» да «Е».
За шахматной доскою Ленский
Берет рассеянно ладью.
В ней нет французского «Адью!»
Зато, (от скуки деревенской)
Прощаясь, пьют «на посошок»…
В ней русский дух! В ней русский слог!
К юбилею Людмилы Некрасовской
В тесном зале – веселье и гам до утра,
Здесь сегодня на каждом столе – хванчкара.
Баттерфляем к роялю спешит Амадей,
Персонажи пришли отмечать юбилей.
Поднимает Гораций «во здравие» тост,
Юный Моцарт скандирует: «Браво» и «Прост!»
И сама Дама Треф, отказать им невмочь,
Разливает в бокалы ноябрьскую ночь.
Толстый Карлсон вареньем измазал плафон,
Лысый Бэкон в углу доедает бекон,
И смакует Гойя, (такова се ля ви),
Алкогольную крепость в коктейле любви.
Томик русских стихов замусолен до дыр,
Наклонился над ним англичанин Шекспир,
Над сюжетом рыдает повеса и бард:
Поэтесса любовь заложила в ломбард.
Неслучайность поступка ему не понять:
Не умеют на западе люди мечтать,
Но сегодня Шекспиру совсем не слабо
Пригласить в консультанты китайца Ли Бо.
Позабыла о Грине и Грее Ассоль,
ДО РЕ МИзом на скрипке звучит си-бемоль,
Стопудового верой придавленный Ной
Наконец приобрел аппетит и покой.
А когда горизонт позовет первых птиц,
И разъедутся гости по строчкам страниц,
Фея-Золушка с грустью проводит друзей
И покормит пятерку усталых мышей.
Геннадию Барнгольцу
В столице Иудейской, на Голгофе,
На месте Лобном, много лет назад,
По замыслу сатрапа Сафаофа
Поэт из Вифлеема был распят.
Укол копья – и мир перевернулся, –
Был острым, словно шип его венца.
Отец небесный молча отвернулся,
А мать стояла рядом до конца!
В столице Иудейской, в ностальгии,
Другой поэт о Родине мечтал.
И матери он, словно Панагии,
Свои стихи земные посвящал.
И знал поэт: покуда сердце бьется,
Куда бы ни забросила беда,
Скорее бренный мир перевернется,
Но мать не отвернется никогда!
О жизни, для людей, не славы ради
Писал на протяженьи многих лет.
Поэт Барнгольц, сын Осипа, Геннадий,
Не Божьей милостью, но от земли поэт.
Светлане Приходько
Бежит девчонка по снежку вприпрыжку,
Ей слезы радости зачем скрывать?
Спешит девчонка тоненькую книжку
Своим друзьям и маме показать.
Озябли пальчики листать страницы
(Мороз был ласков, только, жаль, не брит),
А у девчонки – крылья, как у птицы:
Сейчас взмахнет и в небо улетит.
Пускай февраль, пускай метель и вьюга,
Но из-под серых зимних облаков
Прекрасной трелью прозвучит пичуга:
Подарит миру мир своих стихов!
Фаэт
Да, я – фаэт! Я – пепел Фаэтона,
Обуглен, но достаточно горяч!
Еще совсем недавно мой палач
Дуть заставлял на руки всех у трона,
Ведь молнии – для тех, кто вне закона!
И только молодой Асклепий-врач
Сказал: «Юпитер, не сердись, но спрячь
Ты свой позор от взоров пантеона!
А этот пепел будет многим леп,
Хотя фаэт уже давно ослеп!»
…Пускай редактор продиктует снова,
О чем тебе писать. Но, вот – пример:
А стоит ли десятка Смеляковых
Один-единственный слепой Гомер?
Анне Ахматовой
Вселенским пожаром горящих стихов
Я воспевать не устану
Семь колеров неба, семь сказочных снов,
Семь книг Ахматовой Анны:
– Как поздно гаснет вторая свеча.
Хорони, хорони меня, ветер!
Ты – и подушка уже горяча,
Надо мною блуждающий ВЕЧЕР.
Как больно! Не смертного ль часа жду?
Венеции черные лодки…
Но та, что танцует, будет в аду!
Своды костела – ЧЕТКИ.
О, есть неповторимые слова,
Слова псалмопевца читаю:
Камни, башни, песок, Молва.
Разлука – БЕЛАЯ СТАЯ.
«О нет, я тебя не любила.
Прощай, ты – отступник, безбожник!»
И всё же какая сила
В печальном «прости» – ПОДОРОЖНИК.
Мне снится, что меня ведет палач.
Пусть снова грянут голоса органа…
Люби меня, припоминай и плачь!
Припоминай и плачь! – DOMINI ANNO.
«Ночь, что не знает рассвета,
А в зеркале – твой двойник»,-
Так над задумчивой Летой
Звучал оживший ТРОСТНИК.
Ни тростником и ни звездой,
Ни родниковою водой,
Ни колокольным звоном, –
Не буду я людей смущать
И сны чужие навещать
Неутоленным стоном.
………………………………….
И тихо,
Так, Господи, тихо
Клянется СЕДЬМАЯ КНИГА.
Памяти Владимира Высоцкого
Зенитный снаряд антенну сбрил
И в бензобаке течь.
В кольце "мессершмиттов" ползет мой Ил,
Сейчас меня будут жечь.
Жаль, бомбы сбросил, иду "налегке".
Меняю угол атаки.
Сто раз от них уходил я в пике,
Уйду и в сто первый, враки!
Сердце в горле вопит: "Назад!
Ты жизнь не успел допеть!"
Но мчится прямо к дьяволу в ад
Моя "горбатая смерть".
Пусть черти за душу дерутся уже,
Нет мне дела ни к аду, ни к раю.
Кто сказал, что не выдержу я десять ЖЕ?
От винта, слабаки! Взлетаю!