Мы осознали, что в пространстве неслись
со скоростью семнадцати миль в секунду, сонмы атомов
с поляризованными зарядами, каждый из них
такой одинокий в бездне, а на тебе было летнее платье.
Крапчатый свет был разбрызган под тополями,
были легкими перьями расщеперены тени пиний.
Мы были – клубками свитые голоса, заглушающие друг друга –
бегство и битва, награда и наказанье,
паника и уверенность, враждебное обожанье –
из далёких времён доледниковых,
мы давали сами себе обещания
чихами сдавленными, или кашлями,
сидя немного поодаль,
но, иногда, наши взгляды, скользя, соприкасались.
Мы потягивали Монтепульчиано из одного стакана,
пока его донышко из картона не потемнело,
но это всё ещё не был вечер,
мир всё ещё приближался к финалу,
а мы уже злились на бриз –
он зачем нас избрал и отметил? –
и всё ещё слишком короткая песенка
перемещала двух изголодавшихся воробьёв,
как пешки, с ветки на ветку.
(с английского)
Picnic by the Inland Sea
D. NURKSE
We understood we were hurtling into space
at eighteen miles per second, clouds of atoms
charged and polarized, each alone
in the abyss, and you wore your summer dress.
The light under the poplar was mottled
but the shade of the pines was feathered.
We were bundles of self-cancelling voices—
flight and response, punishment and reward,
hostile adoration, panic and certainty—
from long before the Bronze Age,
yet we made our own promises
by suppressed coughs or sneezes
and sat a little apart
but sometimes our eyes brushed.
We sipped Montepulciano from a paper cup
until the bottom darkened
but still it was not evening,
still the world was ending,
already we resented the breeze
for choosing and marking us,
still a song too short to sing
moved two famished sparrows
like pawns from branch to branch.