15. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ И ЛИЧНЫЕ ПЛАНЫ ИВАНА ВТОРОГО
Ваня лежал на диване и отдыхал после трудов праведных. Или неправедных, как ему было сказано? Ерунда, любой нормальный мужик не может пройти мимо гибнущего ребенка. Не прав Сократ. Добро должно порождать добро, а не зло. Какие там еще маятники? Перетягивание каната, вот что происходит на самом деле. Хранители сами запутались в своих изысканиях..
Так, успокаивая сам себя, Ваня и заснул под монотонный шум начавшегося за окном дождя. А Петрович колдовал в соседней комнате над разобранной видеокамерой, насвистывая потихонечку мелодию «Варяга». Он пинцетом вставлял в корпус какой-то миничип, когда раздался звонок в дверь. Рука его дрогнула и чип, вырвавшись из цепких объятий пинцета, скатился по столу на пол. Петрович ругнулся про себя, и крикнул:
– Ваня, открой дверь!
Но Ваня ничего не ответил, он спал.
Пришлось Петровичу самому вставать и идти открывать дверь. За дверью стояла улыбающаяся Лариса Михайловна. Петрович от неожиданности поперхнулся собственный слюной и, откашлявшись, спросил грубо:
– Что тебе надо, старая кошелка?
Видимо, ему некстати вспомнился молодежный сленг. Хотя он думал, что, наоборот, кстати. Ведь он еще не знал о произошедших изменениях в личной жизни Ларисы Михайловны и Вани.
– Иван Петрович! – всплеснула руками Лариса Михайловна. – Да как Вы можете так с женщиной?!
– Какая ты женщина? – гнул свое Петрович. – Бизнес-леди не женщины, а сатрапы в юбках!
– Может Вы пригласите женщину в дом? Я с миром пришла.
– Проходи на кухню. – буркнул Петрович, пропуская мимо себя не званного гостя.
Лариса Михайловна непринужденно расселась на не очень чистой табуретке около заставленного грязной посудой стола и спросила, хлопая ресницами:
– А Ванечка где?
– Какой он тебе Ванечка?! Тоже мне, соблазнительница! Говори, чего надо, и выметайся!
– А Вы изменились далеко не в лучшую сторону. – констатировала Лариса Михайловна.
– Зато тебе никогда не измениться. Абсолютное зло уже ничем не исправишь.
– Неправда Ваша. Я теперь добрая и пушистая. Мне Ванечка помог измениться. Он дома, кстати?
– Он дома, кстати. Дрыхнет без задних ног.
– Можно мне на него посмотреть?
– Он не картина, чтобы им любоваться. Да и боюсь, что зарежешь его, сонного…Давай, двигай на выход, раз сказать больше нечего!
– Не двину!
– Тогда я тебя сам выдвину безо всяких сантиментов!
– Ваня, спаси! Убивают! – закричала вдруг Лариса Михайловна громким, визгливым голосом.
И Ваня в тот же миг появился на пороге кухни, не в силах понять спросонья, что происходит. Но вот он вышел из ступора, подошел к Ларисе Михайловне и поцеловал ее в губы.
– Здравствуй, дорогая! – сказал он.
– Что за хрень? – выдохнул в изумлении Петрович.
– Пойдем ко мне в комнату, милая. – предложил Ваня, явно наслаждаясь неожиданной реакцией Петровича.
– Пойдем, дорогой!
И они, как два голубка, прошествовали мимо остолбеневшего профессора к Ване на диван. Сели там в обнимку, и стали шептаться о чем-то между собой. Петрович встал рядом, аки фонарный столб, и многозначительно молчал. Хотя ему только казалось, что молчал он многозначительно. Да и чего многозначительного может быть в молчании, тем более, если тебя в упор не видят.
– Это что?! – выдавил из себя Петрович после десятиминутного созерцания милующейся парочки.
Но его «это что» было пропущено мимо ушей.
Еще через десять минут профессор сказал: «Однако!»
Но и его «однако» канули в пустоту.
Тогда Петрович разразился таким шестиэтажным матом, которого от него не ожидали не только Лариса Михайловна, но и Ваня, который являлся по сути дела генетическим двойником профессора. Впрочем, и Петрович сам на себя удивился, потом устыдился и скрылся в своей комнате-лаборатории, плотно закрыв за собой дверь.
– Однако! – произнес в свою очередь Ваня.
– Бывает. – рассмеялась Лариса Михайловна.
– Ты на него не обижайся. – сказал Ваня. – Профессор ведь ничего еще не знает.
– А ты разве знаешь что-нибудь, кроме того, что через девять месяцев станешь папой?
– Ваня умный, Ваня все знает!
– И что же умненький Ванечка знает?
– Что ты уже успела распродать все свои акции, нашла покупателя на свою недвижимость, в том числе и на дом у озера. А еще купила квартиру в нашем доме этажом ниже. И, наконец, хочешь, чтобы я тебя сопровождал завтра в качестве телохранителя, когда ты окончательно подпишешь все бумаги на официальную продажу собственности.
– Но откуда?...Ах да, ты же ведь провидец.
– А то! И, как провидец, могу тебе сказать, что все пройдет без эксцессов, даже если с тобой не будет ни меня, ни кого другого. Но я пойду с тобой, не бойся. Ведь я теперь отвечаю не только за тебя, но и за того, кого ты носишь под сердцем.
– Спасибо, Ванечка! Спасибо, мой дорогой! Ты самый лучший мужчина в этом мире.
– Ну, это вряд ли. Хотя и не последний. Но, должен сказать, что ты сильно продешевила, поторопившись уйти из бизнеса. Процентов на сорок.
– Знаю. Но иначе мне нельзя было быстро покинуть тот мерзкий мирок, в котором я увязла, как в болоте, и из которого ты вчера меня вытащил. А тех денег, что я получу, хватит нам на всю жизнь, да еще пра-правнукам останется.
– Нет, для себя я сам заработаю. Иначе какой же я мужчина? Да еще самый лучший, как ты говоришь? А тебе девяносто процентов капитала надо конвертировать в золото. Ровно через месяц, когда оно неожиданно упадет в цене. А потом будет только расти, а все валюты мира девальвироваться.
– Последую твоему совету. А прибыль поделим пополам. И это честно.
– Ни в коем случае. Но я возьму у тебя взаймы миллиона два долларов. И через год у меня будет уже двести миллионов с учетом инфляции.
– Каким образом?
– Буду играть на бирже по интернету. Хоть и не очень честно с моими способностями, но деньги пойдут только на благие дела.
А профессор Коломийцев нагло подслушивал из своей комнаты, прижав к двери пустой стакан, а к стакану ухо. Подобным он занимался в далекие студенческие годы в общежитии, что, впрочем, простительно в молодые годы. Потом он повзрослел, остепенился, и про подобные шалости напрочь забыл. Но вот вспомнил вдруг. После того, как вспомнил, что человека можно обхамить. И обхамил Ларису Михайловну. Еще пару дней назад он не позволил бы подобного поведения даже по отношению к ней. А сегодня – пожалуйста. Но, осознав, что Лариса Михайловна действительно кардинально изменилась, и причиной этого стал Ваня, он почему-то разозлился еще больше. Уже на обоих. И сам не понимал, за что. До тех пор, пока не вспомнил об Ольге. Да, элементарная, пошлая зависть к людям, которые нашли друг друга в реальной жизни, и которым не нужны никакие матрицы из прошлого, чтобы вновь почувствовать себя счастливым. Тогда профессор распахнул дверь в смежную комнату и нахально заявил:
– А я подслушивал!
– А я знаю. – спокойно сказал Ваня.
– Тогда мои поздравления молодым! – выдавил из себя Петрович и повернулся, чтобы уйти.
– Погоди. – остановил его Ваня. – Ты не думай плохого, я сниму тебе матрицу. Одну.
– Да я и не думаю. – ответил Петрович, возвращаясь назад и пододвигая к себе стул. – Лариса Михайловна, извините меня пожалуйста!
– Да я и не думала обижаться. Понимаю, что у человека случается плохое настроение. А, если учесть, что вы все еще считали меня своим врагом, то и говорить не о чем. Только прошу Вас звать меня просто Ларисой.
– Что же, я рад, что Вы не держите на меня зла.
– Зовите меня на ты.
– Тогда и ты меня тоже.
– Договорились!