В далекие туманные времена, когда морские коровы были еще живы и вполне счастливы, а деревья уничтожали не вечно сидящие на стуле графоманы, а спортивного вида дровосеки, у одного небольшого (и не очень- то соленого, прямо таки пресного) моря стояла одинокая хижина. В ней жил одинокий человек (столь же одинокий и безнадежно печальный, как и его ветхое убежище). В длинной темной рясе, с тонкой изысканной тростью, утопающей в песке и служащей более привычной ношей, нежели помогающим приспособлением, он испугал бы любого случайно оказавшегося рядом. Взгляд его, черный и холодный, был вечно устремлен в сторону горизонта. (Казалось, что он подсчитывал невидимые, но неоспоримые в своем присутствии, корабли- призраки, довольно часто проплывавшие мимо.) Улыбку его невозможно было бы назвать широкой. В ней проскальзывала скорее ухмылка, издевка над миром и самим собой ( А что еще остается смирившемуся с собственным бедственным положением пленнику?).
Единственное, что могло хоть сколько - нибудь обрадовать одинокого человека, случалось сразу после восхода солнца. Словно по расписанию, с промежутком в тысячу четыреста сорок минут. (Хотя часов в тех местах и в помине не было.) На берег сползались черепахи. От их количества все вокруг становилось пестрым. Они окружали, заполняли собой все пространство, ожидая приморского жителя. А когда человек выходил, одиночество его растворялось, исчезало, уступая место бесконечному восторгу. Он сажал на ладонь одну из черепах, опускался на песок среди своих гостей и закрывал глаза. Спустя мгновение, когда человек снова начинал видеть мир, черепах уже не было. А вместо той одной, лежавшей на ладони, в руках его оставался кусочек янтаря.
И неизменно одинокий человек, делая шаг вперед, бросал янтарь в воду (Янтарь красиво искрится на солнце, опускаясь на дно. ) и подолгу бродил, утопая тростью в мягком и податливом песчаном берегу.
Однажды, выйдя к морю, чтобы совершить привычный ритуал, человек увидел действо, ужасное по естественности и несправедливости своей. (А естественное довольно часто бывает несправедливо.) Огромные хищные птицы, взявшиеся неизвестно откуда, опускались к самому берегу, захватывали когтистыми лапами уже собравшихся черепах и сшибали их панцирями, которые тот час же разлетались на мелкие осколки, обнажая беззащитные тела. Через считанные минуты живой осталась лишь одна черепаха, которую одинокий человек успел схватить и спрятать в складках своей рясы. Птицы исчезли так же внезапно, как и появились.
Рассвет наступил, словно по расписанию (Это тоже показалось человеку несправедливым. Природа всегда будет жить по своим законам, независимо от того, что совершается в ее пределах: злодейство ли, или же нечто неоспоримо прекрасное. ).
Одинокий человек упал на песок и впервые в жизни заплакал. Слезы его были горячими и огромными. Рядом лежала уцелевшая черепаха.
***
Когда наступил следующий рассвет, у моря было тихо, и безжизненное, туманное спокойствие окутало берег. Вода в нем стала соленой (Такой ведь и должна быть морская вода.), а в охлажденном утром песке лежали два янтарных камня. Один огромным искрящимся пластом вполне мог ослепить (если бы, конечно, в этих далеких краях обитал хоть один человек). Другой же (не в пример предыдущему) крошечный и аккуратный мог бы поместиться на ладони.
Природа живет по своим незыблемым законам. Она не ждет разрешения, ни с кем не спорит. Рассвет в тех местах по - прежнему наступает в одно и то же время. С промежутком в тысячу четыреста сорок минут...