Белое такое платье.
Свесив ноги. И камень такой огромный. На нем сидели еще греческие боги в своих белых простынях. Скользкий камень. С видом на какой-то залив. Можно даже спиной, чтобы место не воздуху, но мыслям о воздухе. Место воображаемому воздуху. И воображаемому морю с воображаемыми волнами. Чем крепче сжимаешь веки, тем реальнее море, пеннее, громче, синее, глубже. Приближаешься к идеалу моря. Сухому морю. Воздушному морю. Блестящему как разбитое зеркало. Несчастному морю, в которое нельзя смотреть. Осколков все больше и больше. Они все крупнее и крупнее. Горы осколков впиваются в громаду гор. Спиной хорошо слышно. Удары перерастают в грохот, разлетаются по сторонам, снова собираются волной и летят в ту же сторону. У волн хорошая память. Даже спиной не сомневаешься в будущем звуков. Надежность, доведенная до абсурда.
Белое такое платье.
Такие мелкие блестящие брызги режут плечи. Ощущаешь, как по рукам стекают красные струйки, заполняя все белое нежными красными разводами. Они щекочут спину. Теплые красные струйки подбираются все ближе и ближе к краю обрыва. Тоненький алый водопад. Совсем неслышный.
Сквозь веки продирается солнце. Надо зажмуриваться все крепче и крепче. Крепко-накрепко. Солнечного тепла не нужно. Тепло есть и так. Оно в водопаде, слетающем густым потоком с вершины горы. Водопаде, убаюкивающем, тянущем за руку, увлекающим за собой, обещающим море, теплое сияющее море. Время, кажется, улетает вниз вместе с водопадом, растекается в потоках волн, ударяет о камни. С каждым таким ударом волн становится все меньше и меньше. Они, наверное, дарят кому-то свою эту абсолютную память. Забывают. Теряются.
Море теперь уже совсем алое. Бесконечное алое полотно. До самого горизонта. Волны совсем стихают. Их больше не слышно. Штиль.