Сказочное Михайловское. У озера Кучане пасутся три аиста. Обжигающая приятная вода. Живу у друга моего брата Толи Давыдова и его жены Гали.
Яша Гордин мягкий, естественный, остроумный пришёл в гости. Меня попросили почитать стихи, я с удовольствием почитала.
Душа покойна и свободна. Что хочу, то и делаю. Иногда необходимо так жить.
Великолепный Тригорский парк, полчища экскурсантов. Бегу от них.
Над лесом плавно летают цапли. Острое отражение Венеры в озере Маленец. Мягкий хвощ обнимает, окружает любовью стволы деревьев.
Иосифа Бродского я сейчас именую Флавием. Мне дала его почитать Женя Сергеева. Милая Женя Сергеева, что-то детское в ней есть.
Здесь все очертания круглы. Лучшее из всех впечатлений – первое свидание с листвой, травой, купание в озере, наше хождение с Толей Давыдовым за молоком, за грибами. Несмотря на всё очарование, чувствую, что через два-три дня, как у Евгения Онегина, придёт обычное состояние пресыщения, утоление. Здесь всё музыкально и покойно. Будто благословленная рука хранит холмы и рощи. Может быть, рука Пушкина. Где он, где он - так близко, так невозможно. Я иногда плачу от его непостижимости, таинственности.
Прекрасные Михайловские дни. Читаю и переписываю стихи Иосифа Бродского. Толя услужлив, спокоен, добродушен.
Свеча творит круг, в котором я плыву сквозь ночь. На усадьбе пахнет жасмином.
Никого нет, даже собаки не лают.
Я старалась никого собой не утомлять. Каждый день мы обедаем с цветами на столе, пьём рюмку красного вина. У Яши Гордина дом убран берёзами, из окна вывешено полотенце.
Я хожу по улицам и лишь минутами в моём сознание вспыхивают звуки и краски жизни. Всё остальне время я витаю в облаках глубоко в своём существе.
ККК
Тебя не позову, останусь навсегда,
Как одичалый дух, как странная звезда,
Не приручённый зверь... Но ты меня сковал.
Круги больших потерь, мерцанье синих скал.
*
Как же легко без него пропасть.
Только обнять бы его, припасть,
На руки взять, убаюкать, спасти,
Не отдавать никому, унести.
Не сберегла, равнодушная птица.
Как же легко мне о нём молиться.
*
У меня настроение меняется каждые две минуты.
Я по-прежнему зажата внутренне. Неужели не будет освобождения? Я знаю в чём оно.
Странно, но часто дикое веселье нападает на меня в самые тяжкие минуты. Этим странным свойством обладала Марина Цветаева, когда ей было отчаянно плохо.
Москва. В кафетерии Консерватории увидела Гарри Гродберга, дерзкие его глаза. Я всё время чувствовала себя героиней какого-то скучного однообразного фильма, главной темой которого было одиночество.
Ангельские сонмы в облаках чудятся. Хочу свободы, но что я буду делать с ней, куда дену?
Во мне нет ни тепла, ни страсти. Одна слабость, принимающая вид добродетели.
Когда гуляла, опять удивление перед жизнью, неверие, что она может исчезнуть.
Днём спала на раскладушке. Представила себе, что с неба спускается облако, обнимает меня и возносит, я заплакала, так мне это показалось диковинным и прекрасным.
Чувство долга, справедливости, привычки, терпения – не заменяют любовь. Редкие минуты этого чувства – счастливейшие, оправдывающие слепые сны мои. Всё моё веселье – напускное. Мне не смешно.
Думаю о вине и невинности людей, о воле Бога. Нет уже уюта, грозность и ветер вошли, тревога блоковская.
Мой рисунок.