http://www.stihi.ru/2012/02/27/7943
Начало здесь: http://stihi.ru/2012/02/27/7694
Памяти брата.
Великоуважаемой
панночке Илоне
с большой любовью
Несколько миниатюр
из полной опасностей и приключений
жизни двух братьев-друзей.
Явление Второе. Выход Героя
Имеющий уши - да услышит... Хотя, это я уже говорил.
Ну что, панночка, продолжим?
Евгений Николаевич родился не в Ташкенте. Ну и что, что в его метриках и паспорте записано именно так. У меня в паспорте и метриках тоже записано, что я родился в Ташкенте. Хотя это совсем не так. Я родился в кузове «полуторки» на дороге примерно посредине между Янгиюлем и Ташкентом возле теперешнего райцентра, а тогдашнего кишлака Уртааул. Сейчас живых людей, могущих подтвердить этот факт, уже не осталось, так что поверь мне на слово. Я это доподлинно знаю не только от твоей бабы Кати, но и от двух моих, можно сказать, повивальных дедок: будущего заместителя директора института, а тогдашнего начальника Баяутской экспедиции Акопа Михайловича Сагиянца и шофёра этой самой «полуторки» дяди Яши Бояджиева. И так как все трое рассказывали примерно одинаково – разница была только в точном месте рождения, в двенадцати километрах от Ташкента или в четырнадцати, это дело можно считать установленным фактом.
Но я опять отвлёкся. Так вот, твой папа родился не в Ташкенте. Но и не в кузове "полуторки", подобно мне. Он родился в почти нормальном роддоме в туркменском областном центре Мары, который тогда никаким областным центром не был, а был пыльным и грязным городишкой с трёхтысячелетней историей, но без всяких удобств в жизни.
Почему твоя баба Катя поехала рожать туда, хотя жили мы в Ташкенте? В Мары жили её родители, дед Иван и бабуля Наташа. Намаявшись в своё время со мной, теперь твоя баба Катя решила часть забот переложить на плечи бабули Наташи. Прихватив с собой самое необходимое для родов, то есть меня, где-то в конце апреля одна тысяча девятьсот пятьдесят первого (1951) года твоя баба Катя села на поезд «Ташкент-Красноводск» и уже часа через полтора весь плацкартный вагон знал, что мы едем в Мары, чтобы купить мне сестрёнку. Я потом очень долго так и считал, что детей продают только в Мары. Так как на базаре в Ташкенте, рядом с которым мы жили, и куда мы с мамой, твоей бабой Катей ходили по воскресеньям, никаких маленьких детей в корзинках на прилавках я не видел. Огурцы видел. И картошку видел. Даже куриные потрошка, которые твоя баба Катя покупала иногда, чтобы излечить меня от диареи после непомерного употребления немытого зелёного урюка, который мы с Валькой нещадно обрывали с росшего у нас во дворе дерева, даже куриные потрошка видел. А вот маленьких детей не видел. Ни в корзинках, ни без корзинок. Разве только у цыганок, снующих по базару с прикрученными черноглазыми младенцами в поисках очередного дурака, не жалеющего своих трудовых капиталов. Но такую грязную черноокую сестрёнку с загнутым ятаганом вместо носа я не хотел!
Мары встретил нас супертропической жарой, пыльными улицами, сияющей бабулей Наташей и не больно довольным дедом Иваном. Не больно довольным, не потому, что он не любил твою бабу Катю, а потому, что уже тогда догадывался, что, уезжая, она оставит им с бабулей Наташей подарочек в виде меня. А так как кроме меня у них постоянно отирался ещё не пошедший в школу двоюродный брат мой Славка, и вдвоём мы представляли такую гремучую смесь, что дед Иван, уже заранее повесивший свой толстый кожаный ремень на видное место, никак не мог быть уж очень довольным нашим приездом.
Я думал, что сразу после приезда мы с мамой пойдём на детский базар и будем выбирать сестрёнку. Пришедшие в гости дядя Коля и тётя Надя, Славкины родители, очень веселились по этому поводу, а Славка пугал меня, показав на соседскую девчонку, мою будущую подругу туркменку Гульчехрушку, ещё более грязную, чем цыганская ребятня:
– Вот, у тебя тоже такая же сестрёнка будет! У нас на базаре других не продают!
С юмором у меня в те времена было туговато, я разревелся, Славка был с позором изгнан из-за общего стола, а меня долго успокаивали. Даже дед Иван достал из видавшего виды кухонного стола леденец в красивой обёртке. И я на глазах у иззавидовавшегося Славки со злорадством запихнул его в рот. А обёртку уже на следующий день подарил Гульчехрушке, ставшей к тому времени моей лучшей подругой. После Вальки, само собой. Я бы ей и леденец подарил, но его в обёртке к тому времени уже не было.
Меня на детский базар не взяли. Недели через три после нашего приезда в Мары дядя Коля пригнал из своей части, из Сагар-Чага, кишлачка рядом с Марами, где он служил замполитом полка, военный "Виллис", и они укатили с мамой в роддом. С моей мамой. Твоя с тобой ушла в роддом пешком. Это обратно мы с твоим папой привезли тебя на «Москвиче» дяди Серёжи Краснопольского. Потому что мой «Москвич», видимо зная, кого ему придётся везти, к тому дню благоразумно сломался. Всего за два дня до этого.
Но я опять отвлёкся.
Всю неделю между отъездом твоей бабы Кати и рождением твоего папы я маялся в ожидании и удивлялся, почему сестрёнку выбирают так долго. Ведь даже мясо на базаре мама выбирала гораздо быстрее! А мясо в нашем совсем не богатом в то время семействе было далеко не каждый день. Наконец под вечер, как сейчас помню, было 19-тое июня, и жара стояла такая, что пришедший уже с работы дед Иван ходил по двору голый по пояс, так вот, под вечер приехал радостный дядя Коля, для начала перехватил меня на улице у ворот и конфиденциально сообщил, что с покупкой сестрёнки ничего не получилось, когда подошла мамина очередь, всех девочек уже разобрали, и теперь у меня есть братик Женька. Я пришёл в неистовство. Я ругался и плакал, я говорил, что всё это потому, что меня на детский базар не взяли, что если бы я был там, я бы им рассказал, как мы все хотим мне сестрёнку, что никакого братишку Женьку мне не надо, и пусть мама отдаст его обратно и подождёт, пока привезут девочек! Меня успокоил, как ни странно, дед Иван. Он сказал, что братишка – это тоже очень хорошо, что вот у него, деда Ивана, вообще никаких братишек и сестрёнок нет, так что он и от братишки не отказался бы. Так что пусть мама Женьку никуда не отдаёт, а везёт его домой. Потому что он, конечно же, очень хороший. Потом, правда, дед Иван разбавил это горькой пилюлей: - Не то, что вы со Славкой! – добавил он.
На следующий день дядя Коля повёз весь наш табор – бабулю Наташу, деда Ивана, тётю Надю и нас со Славкой в роддом. Я думал, что это будет такой большой базар, типа нашего Паркентского в Ташкенте, только аккуратный и чистый, с длинными прилавками, на которых стоят аккуратные корзинки с завёрнутыми в свёртки младенцами, как на открытке, которую мы с бабулей Наташей готовили маме к возвращению из роддома. А это оказался обычный длинный барак типа базы "Сельхозснаба", где дед Иван работал заместителем начальника, и я подумал, что детей там, наверное, не продают, а распределяют и получают по разнарядке, как запчасти для сельхозтехники у деда.
Роддом располагался за городом в окружении большого фруктового сада. В отличие от города здесь было не пыльно и довольно прохладно. Внутрь нас не пустили. Мы дружно собрались под окном и на моё звонкое "Мама!" в окно высунулись несколько голов одновременно, и кто-то из них закричал: – Катя! Это к тебе! Наших здесь нет!
Оказывается, твоя баба Катя как раз кормила твоего папу. Она тут же подскочила к окну и показала нам довольную улыбающуюся красноватую рожицу. Я вздохнул с облегчением: никаких раскосых чёрных глаз и ятагана между ними у братишки не было.
У меня оставалась надежда, что всё наше семейство меня просто разыгрывает. Что, когда мама вернётся из роддома, мне скажут, наконец, что у меня, всё-таки, сестрёнка. Даже когда на следующий день мы пошли с бабулей Наташей на почту давать папе телеграмму, я всё ещё надеялся. А так как бабуля Наташа почему-то не стала читать, что она там на бланке написала, то я и расценил это, как намерение скрыть от меня истинное положение дел. Зачем всё это моему семейству нужно, такой вопрос я не ставил.
Рассеялось всё через три дня, когда мама, твоя баба Катя, вернулась из роддома домой. Вернулась сама, потому что дядю Колю срочно отправили на какие-то ученья. Время было ещё послевоенное и ученья у дяди Коли были часто.
Твоя баба Катя приехала неожиданно, дед Иван был на работе, мы со Славкой гоняли где-то на улице, дома была только бабуля Наташа. Славка, проголодавшись и не желая прерывать игру в чижика с соседскими пацанами, послал меня за куском чурека. Я прибежал домой и обалдел, увидев во дворе маму. На кухонном столе лежал полуразвёрнутый свёрток с твоим папой. Мама подвела меня к нему, показала: – Вот он какой, Евгений Николаевич! – и подняла дитятку над головой. Мало того, что я тут же убедился, что у меня действительно братишка – а чем братишка отличается от сестрёнки, я к тому времени уже знал – так он ещё и обделал меня из этого самого отличия!
Ну, что ты смеёшься опять?! Это было не так уж приятно и понравился мне твой папа уже значительно позже. Но это уже совсем другая история.
Продолжение здесь:
http://stihi.ru/2012/03/22/4198
Ташкент, октябрь 2011
http://www.stihi.ru/avtor/oradiboga