Сижу на толчке я в раздумье тяжелом,
Мне думать приходится в жизни о многом.
Об этой войне и что стало итогом,
Об этом фигляре, обиженным Богом.
Есть пища для мозга- зачем, например,
Солдата на тыщу меняет премьер.
Меняет Гилада, меняет Шалита
На тыщу арабов, вонючих, небритых.
Сижу на толчке я и тихо скучаю
И мнится в дерьме я и вылезть не чаю.
Ах, дело интимное – срать в туалете,
Но музе плевать на условности эти –
Без фамильярностей: «Здравствуй поэт!»
-Муза явилась ко мне в туалет.
Я знал, что в поэзии кроется сила –
В паху у меня и под сердцем давило,
Теперь полегчало в желудке и ниже.
Хотелось, конечно, чтоб было пожиже.
И много ли нужно для счастья еврею?!
Немножко здоровья и рюмочка хмелю.
И чтобы жена была рядом в салоне
Живой и здоровой, слегка в меланхолии.
И чтобы она была справа, нет – слева,
И пререкаться со мною не смела!
Чтоб бок у селёдочки жиром светился,
От зависти чтобы сосед подавился.
Ах, как хорошо мне и дышится сладко!
И отчего ко мне музы так падки?!
Я с музой общался на шаткой кушетке.
И, кстати замечу, премилой брюнетке!
И думал, конечно, о дружбе народов,
О вечных законах, цене помидоров.
А муза в истоме, искусством согрета,
Мне с жаром нашёптывала советы:
«Пишите стихи.. в туалете, в салоне,
На мягкой бумаге или картоне.
На женской груди не пишите сонеты,
Они не для этого эти предметы.
Пишите о женщинах и о мужчинах,
О детях послушных и о строптивых,
Об осени в Болдино..Ах, мы в Шомроне! -.
О перестрелке на полигоне.
А те, кто не может и делать им нечего,
Пусть вовсе не пишут, живут себе весело.