Сегодня я поняла, почему это происходит и что это… Внезапно нахлынула нечаянная волна осознания и осенила явь. Нахлынула вместе с влажными кронами деревьев, вместе с почему-то переставшими быть мокрыми каплями дождя, вместе с дорогой, мерно удаляющейся и превращающуюся в одинокую полоску, по которой неловко снуют автомобили, вместе с неумолимо уменьшающейся, остающейся внизу остановкой и холодной металлической скамьей, на которой всё еще сидит девушка в темном вельветовом пиджаке – я… И в ней все так же звучит – уже почти не слышу, но знаю, что звучит – внезапно налетевшее из маленького алого автомобиля «только вырвалась она»…
Помню, как это было впервые. Я только вошла домой после трудного суетливого дня. Усталость легла на плечи и, потоками стекая вниз, опустила руки. Она напористо пыталась заклеить глаза лентами век, но безуспешно: что-то внутри мешало ей. Там, где-то глубоко-глубоко, рождалась дрожь; крохотные капельки ее настойчиво поднимались оттуда и разносились волнами по всему телу, упорно отыскивая путь наружу. Дрожь цепко вплетала в свою сеть каждую клеточку… Волны бежали изнутри, вовлекая в свой поток всё тело до самых кончиков пальцев, уже бессильное и покорное тело, тело, полощущееся им вслед. А из колонки лилось совсем-совсем жизненное тогда «а движения неловки»… Ветер, пытаясь ворваться в окно, стучал ветками, и на полу беспокойной стаей порхали лепестки теней… Наверное, у него получилось, ибо вслед за тенями вокруг запорхали листья… Их трепещущие крылья забились о мокрые стены дома, который почему-то удалялся, погружаясь в синь… Тело наполнилось легким ветровым дуновением, а дрожь осталась где-то внизу вместе с тенями на ковре, скользящими по стеклу каплями и мокрыми крышами домов…
Потом еще раз. Густые вечерние сумерки, порезанные электричкой. Полосатые рисунки шпал на погружающемся в полумглу окне. И оттуда «то лукаво, то надменно» уже выглядывающая ночь. Еще один день сбегал из мышеловки «сегодня». Сбегал, захлестнутый музыкальными потоками в ушах, наполнявшими пустоту безразлично суетящихся вокруг людей. Людей, которые даже и не люди вовсе, а лишь равнодушный фон, ширма, закрывающая пустоту содержания. А жизнь лилась по проводам наушников и просачивалась внутрь мерными капельками слов и струящимися волнами звука. Жизнь воплощалась музыкой. Музыка – особая субстанция. Она дает бытию еще одну грань, еще одну координатную ось, раскрывает в трехмерности новое измерение жизни, недоступное к восприятию иначе... Странно, но именно это – казалось бы лишь добавочное – четвертое измерение, именно оно и оживляет все остальные.
Поток мыслей пресекся торможением. Видимо, кто-то сорвал стоп-кран. Фонари в окне вдруг перестали бежать, и вместе с ними внезапно застыли тени. Одинокий прохожий на проселочной дорожке останавливается, поворачивается в сторону электрички, и будто вторя рождающейся в этот момент строчке, «удивленно смотрит». По вагону ползет испуганный нарастающий шепот. Где-то в сжавшихся нечаянно горстях загораются колючие искорки дрожи. Горячими мурашками они соскальзывают с краешков пальцев, с кончиков ресниц и вслед за усиливающимся, уже переходящим в разговор шепотом устремляются вверх. Электричка набирает ход, мелькая удаляющимися желтыми клетками окон, унося с собой в одном из них застывшее лицо, плотно прижавшейся к окну девушки. Вокруг еле слышно шепчутся листья, ветер ласкает волосы, а одинокий почему-то всё так же стоящий прохожий превращается в маленькую точку и, застилаясь туманной дымкой, теряется среди квадратов домов и кудрявых пятен парков…
А сегодня мерный поток будней дал трещину. Нескладная лодка быта вконец раскололась под напором моего безразличия. Он даже кричал. Я, наверное, заслужила это. Зачем было пытаться строить что-то, если изначально всё пространство между заполняло лишь равнодушие. Он тоже устал от этих «неловких» попыток жить… Я понимала его, и сначала даже порывалась оправдаться. Взгляд мутнел и влажнел под натиском непослушных угловатых фраз. Но «за три слова до» уже готового было сорваться потока, внезапно остановилась. Почти физически ощущая, что в каленом воздухе, наполненном криком, мне уже не хватает места, выскользнула прочь. Позади осталась только хлопнувшая зачем-то дверь, и я окунулась в спасительную свободу улицы… Почти бегу, всё ускоряя и ускоряя шаги. Налетела на прохожего; хотел было что-то раздосадовано сказать, поймал взгляд, «затих». «Смотрит вслед»…
Не разбирая дороги, несусь по тротуару. Бесконечная пробка. Дождь. Целая череда, сигналящих, гудящих машин. Странное ощущение свободы: когда всё разрушено бояться сломать уже нечего. В маленькой красный машинке опускается окно. Из нее сначала еле-еле доносится музыка, и такой знакомый голос поет «только страха больше нет». Забываюсь, снова и снова прокручиваю пережитое. Машинка, повинуясь общему потоку, то отстает, то снова догоняет - «а в груди попеременно был то пепел, то…». Пытаюсь, пробраться сквозь толпу, теряясь в пестрых куполах зонтиков, уже несдержанно расталкиваю прохожих. «А движения неловки» - это музыка становится громче и бежит вслед за мной. Внезапно замечаю остановку, обессиленно опускаюсь на скамью. Руки падают, мерзнут, и вместе с холодом внутри рождаются знакомые маленькие капельки; льну к спасительной прохладе железа. А где-то совсем рядом летит «будто бы из»…
Руки леденеют. Дрожат. Пытаюсь спрятать. «А движения неловки». Забиваюсь в самый угол остановки и уже покорно отдаваясь волнам дрожи, упиваюсь прохладными потоками воздуха… Вдыхаю. А вместе с ними неописуемая, никогда прежде не испытываемая, легкость разливается во всем теле… Только за плечами что-то мокрое. Оно каким-то, едва ощутимым весом сначала непривычно тянет вниз, потом расправляется и устремляется вверх, увлекая за собой ставшее невесомым тело. Остановка уменьшается. В пробке за поворотом всё еще стоит маленькая красная машинка с открытым окном, жадно глотаю слово за словом - «только вырвалась она». И сначала неловкими, потом все более свободными, раскрывающимися движениями погружаюсь в четвертое, добавочное измерение.