S. E.
I used to scribble on a writing slate,
And on old fans, those folding souvenirs,
And on the sands of deserts, seas, and lakes,
With skates on ice, and with a ring on mirrors, –
And on a tree, three hundred winters young,
And ultimately – to inform all neighbors
That you are loved! are loved! are loved! – I flung
Across the sky my calligraphic rainbows.
Oh, how I wanted everyone to bloom –
Under my fingers! – in the coming ages!
And how I later, sullen in my room,
By crossing strokes removed the names – from pages ...
But you, what hands of this corrupted scribe
Are clenching tight! what stings my heart and itches!
Withheld from sale! inside the ring! INscribed! –
Thrive in imperishable scriptures.
С. Э.
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблёклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками пO льду и кольцом на стёклах, —
И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец — чтоб было всем известно! —
Что ты любим! любим! любим! — любим! —
Расписывалась — радугой небесной.
Как я хотела, чтобы каждый цвёл
В века;х со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-накрест перечёркивала — имя…
Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты — уцелеешь на скрижалях.
18 мая 1920