Я – ничейный.
Так бывает.
Так бывает, когда тебя, младенца, не душат, не бросают в мусорные баки, не топят, как котенка, а аккуратно оставляют у закрытых дверей «Дома малютки».
И ты становишься «государственной собственностью», что по сути – ничейный.
За тобой ухаживают, тебя кормят, поят, растят…
Если повезет, кто-то усыновит (удочерит) тебя…
Мне не повезло. У меня узкие глаза, волосы «ежиком». В довершение ко всему – я картавлю.
Таких, как я, по истечении «выделенного» времени «выселяют». В Детские Дома.
Если очень, очень повезет, есть шанс найти новую семью.
Но я уже понял: с моей внешностью об этом мечтать не стоит.
Себе дороже. Разочарование неминуемо. В моем случае – чудеса не бывают.
В детских домах, как и в «доме Малютки» кормят, поят, одевают. Плюс - обучают, одевают, воспитывают.
Вот это «воспитание» в Детских домах и становится основной причиной бегства оттуда.
Основная теза в детдомовском воспитании - «нельзя».
Нельзя есть, когда захочешь. Нельзя надевать то, что захочешь. Нельзя гулять, где захочешь. Нельзя высказывать свое мнение. Нельзя спорить ни с кем. Нельзя играть в футбол вне урока физкультуры. Нельзя бодрствовать, когда все спят. Нельзя влюбляться в девчонок. Нельзя не приготовить уроки. Нельзя не заправлять кровать, Нельзя петь песни, которые нравятся. Нельзя носить рубашку поверх брюк…
Этих «нельзя» так много, что часами можно перечислить.
«Можно» всего одно – беспрекословно подчиняться Уставу Детского дома, что состоит из одних «Нельзя».
Если нарушить этот устав ты превращаешься в «гадкого утенка». Тебя презирают не только работники Детского Дома, но и все дети, которые точно в таком же «статусе», как ты сам.
И ты чувствуешь себя изгоем. Это очень страшное чувство. Поэтому все дети Детских Домов стараются со скрупулезной точностью выполнять Уставы из «нельзя»…
Но, никто, ни один ребенок не гарантирован от «осечки»…
…И наступает момент, когда Душа не выносит тяжесть «изгойства». Фактически – двойного «изгойства»: от общества – вообще, от сообщества – в частности…
Вот я и убежал… в никуда.
Мне одиннадцать. Я вполне взрослый и смогу выжить. Для начала я подыскал теплый подвал. Это не очень легко было сделать, потому что все теплые подвалы уже заняты, если не людьми, то собаками…
«Свободный» мир удивил меня своей неустроенностью. Я-то думал, что вне Детского Дома все устроены и счастливы. Оказалось – далеко не все.
Нашел я один подвал, где жил всего один старик. Он алкоголик, но не дебошир. Он сам меня нашел, когда я «подыскивал» место для ночлега.
- Пацан, подойди сюда, - крикнул он во дворе.
Я насторожился: а вдруг «сдаст» меня. Он, как будто прочитал мои мысли.
- Не бойся! Иди сюда! Не сдам я тебя ни кому.
Я подошел.
- Ты откуда? – спросил он прямо.
- Ниоткуда! – ответил я, готовый в любой момент «дать деру».
- Детдомовский, что ли? – Спросил он и продолжил, - будешь жить со мной! Прорвемся! Меня дед Витя зовут!
На лбу, что ли у меня написано, что я детдомовский? Как смог сразу вычислить меня дед Витя?
Он «забрал» меня к себе. В его «доме» из мебели был двуногий диван, спиртовка для кипячения воды, и несколько стульев, вполне приличных, что служили и по разным назначениям. Иногда, вместо стола, смотря.
Съестного ничего не было.
Но, было много, много свободы.
И никакого «нельзя»!
Дед Витя мне сразу сказал.
- Можешь делать, что хочешь, ты абсолютно свободен в своих действиях. Единственное табу – это никогда никого с собой не приводить в дом.
Потом, когда-нибудь объясню, зачем я это требую. Сейчас мне некогда. По делам надо.
Не знаю, какие у него были дела, но к вечеру он вернулся пьяным.
- Привет, жилец! Как день прошел, как новоселье? – хрипловато засмеялся дед Витя.
Скоро я понял, что такое «жилец». Дед Витя открыто сказал мне, что я живу на его территории, поэтому обязан не только заработать себе на жизнь, но и оплатить его «законные триста грамм».
Для этого мне пришлось не только попрошайничать, но и воровать по мелочи: то в магазинах, то в ларьках и киосках.
Но деду Вите стало мало «триста грамм».
- Я вижу, ты парень смекалистый, быстро научился премудростям свободной жизни. Будешь приносить мне каждый день по триста рублей.
Его тон не терпел возражений.
Я понял, если не будет так, как сказал он, придется мне искать новый «дом».
Я начал воровать кошелки у девчонок-зевак.
Как ни странно, у девчонок водились большие деньги.
- Я сделаю из тебя настоящего мужчину! – сказал мне однажды дед Витя. Должен же я передать кому-то свое мастерство.
Во время пьяной бравады он частенько хвастал своим прошлым. Каким де он был мужиком, как его все боялись на зоне, каким авторитетом он пользовался, пока…
Пока его «не опустила» стерва Стелла, его единственная любовь. Я так и не понял, как она его «опустила», но судя по тому, как он начал плакать и материть неведомо кого, видно, ниже – некуда.
Одно было хорошо: он меня не трогал, не бил и не ругал. Только требовал деньги.
Однажды я притащил из свалки старый черно-белый телевизор. Он работал, но с помехами.
Я включал его в отсутствии деда Вити. Потому что, и у деда Вити начались «нельзя»…
- Ничему умному тебя телевизор не научит. Нечего глазеть в него! Жизнь совсем другая! Дезинформируют людей, вот что тебе скажу! Чтобы к вечеру телевизора не было! – твердо сказал он однажды. – Ты что думаешь, если бы я захотел, у меня бы телевизора не было? Не хочу засорять мозги! И тебе не дам!
В промежутках моего основного «промысла», в отсутствии деда Вити я успел посмотреть пару боевиков и какой-то концерт.
…И я принял решение – уйти от деда Вити.
Сразу, молниеносно принял это решение.
Во-первых, я уже «возмужал».
Во- вторых - и здесь начались «нельзя», от которых я убегал.
И, в- третьих, от боевиков ли, или еще от чего, у меня проснулось твердое намерение стать «крутым».
Таким, как парни из фильмов, которые никого и ничего не боятся, и для которых нет слово «нельзя».
Чем я хуже них?
Вся моя жизнь – впереди!