ИЗ ИНТЕРНЕТА_
по- переписке.
РИMMA KAЗAKOВA(1932-2008)
Преданным читателям "Юности" нет необходимости напоминать это имя:
Мы молоды. У нас чулки со штопками.
Нам трудно. Это молодость виной.
Но плещет за дешевенькими шторками
бесплатный воздух, пахнущий весной.
9 сентября 1990 года, в самый разгар исхода евреев из бывшего СССР,
ей чудом удалось напечатать в центральной /в то время/ газете 'Правда',
стихотворение УЕЗЖАЮТ РУССКИЕ ЕВРЕИ.
. В этом стихотворении, где словам тесно, а мыслям просторно,
Римма Федоровна впервые в центральной прессе подчеркнула,
что уезжавшие оставили в покидаемой ими родине "памятники духа и труда" и уезжали не из-за колбасы и не за ней, а из-за дискриминации и
антисемитизма.
Если бы даже Римма Казакова написала только одно это небольшое
стихотворение, она бы осталась в памяти- в благодарной памяти! - нашего народа.
*УЕЗЖАЮТ РУССКИЕ ЕВРЕИ*
Уезжают русские евреи,
Покидают отчий небосвод.
И кому-то, видно, душу греет
Апокалиптический исход.
Расстаются невозвратно с нами,
С той землей, где их любовь и пот.
Были узы, а теперь узлами
Словно склад, забит аэропорт.
Что сказать, что к этому добавить?
Чья это победа, чья беда?
Что от них нам остается? Память?
Памятники духа и труда.
Удержать их, не пустить могли ли?
Дождь над Переделкиным дрожит.
А на указателе " К могиле
Пастернака " выведено- " жид " ....
Сайт sem40 - Центральный Еврейский Ресурс в рубрике Знай Наших -Писатели и поэты опубликовал интервью с Риммой Федоровной Казаковой журналу "Алеф":
http://www.sem40.ru/famous2/m1471.shtml
*Проездом... с Риммой **Казаковой** *
*Когда мы пускаемся в путешествия с героями нашей рубрики, то никогда не знаем, в какие дальние дали занесет нас разговор. Бывает так – зацепишь крючок памяти, а он уж развязывает всю долгую и затейливую нить сложнотканого полотна, именуемого жизнью и судьбой.
На сей раз мы Риммой Федоровной Казаковой представлять эту яркую поэтессу, чье имя вот уже несколько десятилетий остается в ряду первых поэтов России.
Но так получилось, что мы говорили не только о поэзии и даже не об
общественной жизни, в которой она участвует самым активным образом.
Неожиданно разговор зашел о том, о чем, по словам самой Казаковой, она еще никогда и ни с кем не говорила.
Почему? Кто знает. Может, время не пришло. А может, не было подходящего слушателя. И мы признательны Римме Федоровне за откровенность и доверие к нам. Потому что говорить о самом сокровенном не так-то просто.
- Вы по характеру оседлый человек или путешествия вам в радость?
- Когда я была еще юной, мама меня спросила: "Чего ты хочешь от жизни?" Я сказала: "Хочу сама себя кормить, много ездить и встречаться с интересными людьми". Все эти надежды сбылись... Всю жизнь и сама себя кормила, и много ездила, и много повидала. Первое, наверное, к сожалению...
- То есть вы сами себе определили судьбу?
- Пожалуй. Для меня все началось с дороги. Я - дочь военного. Родилась в Севастополе, росла в Белоруссии, потом мы жили в Ленинграде, во время войны эвакуировались в Удмуртию, в город Глазов, потом снова Ленинград, потом Дальний Восток, куда я уехала работать по окончании университета, потом Москва, в которой уже осталась навсегда. Но я говорила, что в Москве была только прописана, а искать меня нужно было далеко от нее.
- И где же вас нужно было искать?
- Я объездила весь Советский Союз, весь мир, не была только в Австралии. Все деньги, которые зарабатывала, я тратила на путешествия. Но, вообще-то говоря, я всегда боялась, по выражению одного писателя, стать "чемоданом с наклейками". Я очень редко писала о тех местах, где бывала, только если уж сердце было задето. Моя самая любимая заграничная страна - Монголия. Даже монголы не понимали, за что я так люблю их страну. Я им объясняла: "Монголия - она такая изначальная". Там такая природа! И человек без всех этих небоскребов, без сложных экономических и прочих отношений чувствует и понимает себя гораздо больше. Там тихо и можно заглянуть в себя. Поэтому я полюбила эту страну, и мне там все нравилось. Идешь по бесконечной степи и видишь кузнечика таких размеров, что я спрашивала у монгольских друзей: "А он нас не съест?", а они отвечали: "Нет, это мы его едим".
- А в Израиле вы бывали?
- Нет.
- А хотели бы?
- Нет, потому что меня ни разу не пригласили. Другие ездили туда, что
называется, "на чес". Израиль давно превратился в место, где наши звезды шоу-бизнеса и даже поэты, люди известные, с именами, просто зарабатывают деньги. Я сама себе казалась там лишней. А ведь еще до всех событий, когда еще никто этого не делал, я писала об антисемитизме, написала свои стихи "Дед похоронен на еврейском кладбище", "Уезжают русские евреи"... Еще тогда, когда это было определенной смелостью. Поэтому я не понимала, почему я должна напрашиваться в гости. Вначале я обижалась, а потом мне стало все равно.
- А сами вы не хотели поехать?
- А почему я должна хотеть сама? Я не понимаю, почему? Это не та ситуация, когда я должна туда ехать просто так. Я полагала, что меня должны были пригласить.
- То есть осталось недоумение по поводу того, что не позвали?*
- Недоумения нет, потому что никакой особой убедительности за теми, кто организует такие поездки, я не видела. Я, наверное, была для них недостаточно привлекательная фигура. Я не обижаюсь, но не считала для себя возможным навязываться.
- Римма Федоровна, ваше имя помещено в Еврейской энциклопедии. Как вы к этому как относитесь?
- Меня об этом никто не спросил, помещать мое имя или нет. Не знаю, как к этому относиться, потому что в России национальность считается по отцу, а у евреев - по матери. Я себя считаю русским человеком. Я вспоминаю о том, что во мне течет еврейская кровь, только когда встречаю антисемитов. Но, на самом деле, я уже за тем пределом, когда все это не имеет значения.
- Как в вашей семье решался этот вопрос? Я имею в виду отношение к
национальному вопросу.
- Мы с братом росли в военном гарнизоне и не были похожи на маму. Нам говорили: "Какая у полковника хорошая жена, двух русских детей воспитывает".
Мой простодушный папа скрывал, что наша мама - еврейка. Когда война кончилась, и мы поехали в Германию, его вызывает генерал и говорит: "Федя, у тебя что, жена еврейка?" Он отвечает: "Никак нет, товарищ генерал, караимка". - "А, ну тогда ничего..." Мне с детства внушили, что мать-еврейка - это стыдно.
- Кто внушал?*
- Все окружающие. Одна писательница, например, сказала мне как-то: "Хороший ты, Римка, поэт, жаль, что мать у тебя евреечка". В школе я однажды заявила, что я дитя двух великих наций: Маркса и Ленина. И ушла, гордо хлопнув дверью. А в 60-е годы, когда в Лужниках народ толпами собирался слушать поэтов, я, выйдя к людям, отважилась и прочла стихи "Дед похоронен на еврейском кладбище". А один известный поэт сказал мне: "Зачем ты обнародовала свое еврейское происхождение? Мы-то тебя русской считали". Я говорю: "А затем, чтобы знать, кому потом можно подавать руку, а кому -нет.
Вот тебе - не подам". Зал на стихи реагировал неоднозначно.
- Можете назвать имя этого поэта?*
- Да, это Василий Федоров, прекрасный русский поэт. Когда я читала эти стихи, выдавила из себя раба, и не по капле, а целиком и навсегда. Пришла записка из зала: "Не удивляйтесь реакции зала. Но это ваша победа. Вы сделали это для себя. Вы расстались с угнетающим чувством какой-то вины, неполноценности. Больше этого не будет". И правда, с тех пор я ничего не боюсь. Сколько я знала полукровок, которые подмазывались, подстраивались под русских людей, чтобы никто не узнал, что они полукровки! У меня есть друзья евреи, у которых не было, как у полукровок, этого сидения на двух стульях, а это тяжелая вещь, иногда она ломает, искажает душу. Кстати, самым любимым человеком в жизни была моя еврейская бабушка Ольга Самойловна, которую любил весь севастопольский двор. Соседи брали у нее отросточки цветов, рецепты всякие - "наполеона", например, или орехов в меду. Я тоже их умею готовить, и все это у меня от бабушки, которая была прекрасна.
- Как вы реагировали на антисемитские выпады, если они случались при вас?
- С огорчением. Была я в Вязниках - это город Фатьянова - году так в
79-80-м. Я тогда была секретарем Союза писателей СССР и проводила там фатьяновские праздники. В конце, как водится, было застолье. Одна женщина из тех, кто нас принимал, говорит: "Как хорошо, что к нам приехали вы, а то тут был Симонов со своими евреями"... А я думаю: "Сюда больше не приеду". Я все замечала, но и понимала, что это моя страна. К сожалению, в ней все это есть. Я - как писатель Юлиан Тувим, который жил в Польше и считал себя одновременно и поляком, и евреем. А недавно была на приеме у болгарского посла и слушала выступление Бедроса Киркорова, который сказал замечательные слова: "Я армянин (так я узнала, что Филипп Киркоров армянин), и мы, армяне, живущие в Болгарии, называем себя болгарами. Мы тоже защищали от турок страну, сражались на Шипке, мы тоже страдали вместе со всеми". И все, кто был в посольстве, аплодировали Бедросу. А у нас обязательно почему-то нужно покопаться в биографии. Тут один коллега из другого творческого Союза дошел до того, что стал анализировать отчество моего папы. Он у меня Федор Лазаревич. А я в ответ написала: "Не там копаете". У папы отец был Лазарь Никандрович. Ну, где вы видели еврея Никандра?
- Вы когда-нибудь обращались в своем творчестве к еврейской поэзии?*
- Да, однажды была на Хануке в Тюмени и с большим интересом слушала еврейские песни. И поняла, что по темпераменту евреи и русские очень похожи.
А потом сделала компакт-диск Сигалова, еврейского певца. Он принес мне послушать песни на идише. Я спросила его: "О чем песня "Тум-балалайка"?" Он дал мне подстрочник, а я сделала эту песню на русском языке:
"Думает парень ночь напролет:
ту ли девчонку в жены берет?
Можно влюбиться - и ошибиться,
лучше бы правду знать наперед!"
Потом я перевела "Аидише мамэ", "Аллилуйя", "Чири-бири-бом", "Хава нагилу", песню про ребе Эли Мейлаха и другие. Вот например, такие строфы из русской версии "Гивейну, шолом-алейхем!":
*Привет душе одинокой
и тишине нежноокой.
В сиянье глаз и поцелуев
пускай звучит всегда мелодия любви!
Привет вам, шолом-алейхем!
И в этот час, и навеки.
Привет всему, что в человеке
достойно самой лучшей доли на земле!
Это была такая радостная работа. В общем, я не чуралась этого. Все еврейское мне не чужое, хотя моя мама не говорила на идише, а бабушка знала только "а гицен паровоз" и еще что-то. Правда, когда мои стихи в Биробиджане перевели на идиш, я просила бабушку, чтобы она это прочла. И она мне читала, водила пальцами по буквам справа налево. Я думаю, и талант мой, если он есть, - и от смешения кровей.
- Сменим тему. Когда-то вы активно участвовали в политической и
общественной жизни страны, баллотировались в Государственную думу от фракции "Женщины России". Сейчас вы отошли от всего этого?
- Почему же? Вы считаете, что стихи - это что-то очень далекое от политики? У меня много стихов, политически и общественно ангажированных. К юбилею президента я напечатала поздравление ему в стихах.
- Как думаете, ваши стихи понравились Путину?
- Не знаю, я с ним не общаюсь, чай не пью. Делаю это не для него, а для себя и для граждан страны.
- Вам нравится Путин?
- Он мне нравится, но это слово слишком слабое, потому что от него требуется нечто гораздо большее, чем нравиться. Я ему сопереживаю и хотела бы чем-то помогать, быть полезной в том, что нужно обществу и стране.
- А все-таки нравится вам в нем что?
- Он молодой, не пьет, работает, у него хватает и сил, и задора. Он может и на лыжах кататься, и на борцовский ковер выйти. Путин - настоящий мужчина, потому что умеет брать на себя ответственность. Многое в нем мне импонирует. Симпатичный человек. Стихи ему я написала еще весной, когда по телевизору транслировали концерт из Кремля, и я увидела, что глаза у президента на мокром месте. В моих стихах Путину были такие строчки:
*... Президент России плачет.
Как обычный человек.
Президент России плачет.
Боль -гримасой - по лицу,
Как убитый горем мальчик
По убитому отцу.
По солдатам, что почили,
Защитив страну в борьбе.
Вряд ли этому учили
президента в КГБ...*
Я хотела обратить внимание на его человеческие качества, на живое сердце. Это очень важно.
- Вы как-то посетовали на то, что столько лет в поэзии, а Государственной премии у вас нет.*
- Да, и в этом году книжка моих стихов выдвинута на Государственную премию, но полагаю, что как всегда не дадут, потому что знаю: это дело тусовочное. Дают своим. У меня по этому поводу написаны такие стихи:
Друг мой премией увенчан,
Счастлив: жизнь не зря прошла,
Мол, хоть человек не вечен,
вечные его дела.
Но не всех она пленила,
а скорей наоборот.
Государство оценило,
да оценит ли народ?!
Вот меня государство не оценило. А народ, по-моему, очень неплохо относится. Я чувствую, что у меня есть читатели, даже иногда на улице люди подходят, говорят добрые слова.
- Большинство ваших стихов на лирические темы. Что вы сейчас думаете о любви?
- Любовь - главный движитель всего. Но есть прелесть и в жизни, свободной от сумасшествия чувств, которые всегда были двигателем моих стихов. Помню, была влюблена в одного человека, звоню ему, спрашиваю: "Что делаешь?" А он говорит: "Читаю "Анну Каренину". Я думаю: "Сволочь, я его люблю, а он "Анну Каренину" читает". А сейчас я уже могу читать "Анну Каренину", слушать хорошую музыку, я более свободна, чтобы воспринимать жизнь. И все же, все же...
- Вы прожили большую и наполненную жизнь. Можете ли вы сказать, ради чего все-таки стоить жить? Ради славы, ради любви?*
- Когда-то я написала: "И мы дышим, поскольку нам дышится, и живем, потому что живем". Надо просто жить. Служить своему призванию. А слава, любовь...
Они тебя найдут!.. Если ты этого стоишь.