Я почти раздала долги, я могу писать,
На дворе уже лето, безбожно темнеет кожа.
Я могу улыбаться, влюбляться и танцевать.
Говорят, что я стала даже чуть-чуть моложе.
Не беру в руки карт (только разве что для других),
Завершаю начатое, силы беря в эспрессо.
Мои волосы стали светлее, ровнее стих,
Успеваю пройтись по залитому солнцем лесу.
Успеваю по Петроградке Земфире в такт
И вперед до Дворцовой. Я, кажется, стала сильной.
Жизнь маячит, маня, как широкий полночный тракт,
И мне больше не грустно от пройденных раньше милей.
Только вдруг в теплоте моей комнаты, на заре,
Все нахлынет - с горы летящие килогерцы
И из фляжки вискарь в заснеженном феврале,
Шерстянные носки (ты мне дал чтоб могла согреться),
Охладевшая станция и потеплевший взгляд
И побеги по выходным и ночные танцы.
Как забытый патрон, как залежалый снаряд
Все взорвется внутри. И походные наши ранцы,
Неизменные берцы, в зимнем городе ноутбук,
День святого Патрика, боль моих ног на рассвете.
И купальская ночь. И сплетенье двух смуглых рук.
И два зверя в траве, влюбленные в жизнь как дети.
Наши письма "Сэр Драго", "Леди Арианделл",
Твое тихое "барышня", нежное в ответ "рыцарь"...
Среди солнца, июня, улыбок, средь всяких дел
Я кричу "ну пожалуйста, ну перестань мне сниться!".
А потом умываюсь, на ноги юбку и в грудь - весну,
Словно только что я не металась, звала, кричала.
Я смогу, о тебе все строки перечеркну.
Я опять отряхнусь и опять все начну с начала:
Я почти раздала долги, я могу писать,
На дворе уже лето, безбожно темнеет кожа...
Ты сюда не зайдешь, ты мой стих не захочешь читать,
Но так хочется верить, что хоть скучаешь. Тоже.