* * *
Между Арсением и Анной,
двадцать четвёртого июня,
слоился зной благоуханно,
то липой вея,то петуньей.
Сновали мотыльки огнисто,
и был их пыл похож на шалость.
И воздуха теплынь так чисто
прохладой вдруг перемежалась.
В июньский день двадцать четвёртый,
перед Арсением, за Анной,
какой любви, какого чёрта
опять душе хотелось странной?
Когда б я кликнул поимённо
все дни мои, минуты даже,
нашёлся бы хоть след резона
и маете моей, и в блажи?
И вот зову я миг летучий,
прилив тепла под знаком Рака.-
Там дня рожденья Анны случай,
мой сон, мой отблеск Зодиака.
Июнь ещё в цвету, в надежде –
поют, со звоном чашки бьются.
И вновь я, – не мудрей, чем прежде, -
готов дождаться, обмануться,
созвать друзей на именины –
на склоне и судьбы, и лета.
Давно закончены смотрины.
Виновны те же, кто невинны…
Но, снившееся! Где ты, где ты?
* * *
Есть час, когда город просторен
в воскресные летние дни.
Июнь – это воздух «лавстори»,
Рембрандт на предплечье в тени.
На миг сквозь листву проникая,
понежась на женской руке,
блик солнца, как слава мирская,
спешит в никуда налегке…
Чтоб сквозь ледовитые зимы,
сквозь скрип задубевшей петли
смогли мы дышать. Чтоб могли мы…
Да что? – Да, хоть что-то могли!