По версии хронистов ХIХ столетия, земляки Николая Гоголя не поверили в его смерть, когда весть о ней долетела из Санкт-Петербурга. Через Москву.
По староказацкому обычаю стали ворожить. В большой кувшин посадили паука: если к утру сам не вылезет, паныч Микола мёртв...
За ночь паук затянул своей паутиной горло кувшина, выбрался из плена и убежал...
Ах, вы знаете ли украинскую ночь?
Нет, не знаете вы колдовской этой ночи,
Когда узник сплетёт паутину и прочь
Уползёт, чтобы смерть ворожбою отсрочить.
Свод окрасится кровью. Земля задрожит:
Пан подпрапорщик, бравый Халявский лежит,
Разметавши бессильные руки и ноги...
Острой сабли уже не коснётся рука.
Птичка с неба упала.
Застыла река.
Сеть паучья в полнеба! И люди - не боги -
Занесут на скрижали: отбился от рук
У московской той черни хохол Басаврюк,
И в движенье паучья мохнатая лапа.
Он прожорлив, в аксаковском доме камин.
Оком Гоголя Вий поведёт, двуедин.
И пылают страницы, как тело Остапа.
- Чуешь, батьку?
- Чую, сынку!
Словно чёрная бездна, виденье твоё.
И в неволе казак. А паук всё снуёт.
На Ивана Купала бессонно ночуют
Служки ада меж нами... Тюрьма паука.
О паныч! Ты прислушайся - стонет река:
- Чуешь, батьку?
- Чую...
Круг замкнулся - Булгаков, и нелюдь, и людь.
Чей там камень могильный так давит на грудь?
Виртуальная сеть оплела нас, - дивиться ли чуду?..
Веко гроба поднять молит око твоё,
А паук украинского мрака снуёт...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Чуешь, батьку?
- Чую!..
(Из Дмитра КРЕМИНЯ. Авторизованный перевод с украинского)