Никто не обещал, что будет битва,
а значит и герой уже не нужен,
как и дурак… но, сколько же столетий
испытывать резиновую жизнь.
Она была, такой, какой не быть вам
/и мне, конечно… чем я злей и хуже/
Её кормили собственные дети,
которые ещё не родились.
Мы ждали, что раздвинутся кулисы
и явится божественная сижа?
Какие же забавные мы асы,
грабители янтарных середин.
В причёске умирающей актрисы
витает запах старого Парижа,
в моих косичках пыль какой-то трассы…
/хорошей, ровной, Р-51/
Всё это поцелуи и укусы,
в колоде мира есть не только страны,
как в крыльях перья лишь, и знаешь, это
не приговор, а правда - про запас.
У разности такие злые плюсы,
у поездов хвосты и рестораны,
у родственников - алиби. У света -
фонарики и камеры для нас.
Я не готова к морю сантиментов
и завтраку – с собою или Кафкой,
мне всё равно зачем нам всем колени
и лбы. Мы так всё это громоздим.
Убийцы офигительных моментов
мы плачем лишь над собственною справкой
и через час уже жуём пельмени.
Такой народ и впрямь непобедим.
Ну, где-нибудь… в малюсенькой хибарке,
раскуривая радости червонцем,
живые, как от сильного удара,
мы не способны честно завопить -
что нам свезло и мы как в зоопарке
сидим по клеткам… и приходит солнце
нас покормить кусочками загара
и если заболеем – усыпить.
Чего же так… отчаянно – чего так…
Как будто кислотою вместо грога
мне горло опалили и как в соту
залили жаркий жидкий пистолет.
У настоящих тюрем нет решёток.
У настоящей веры нету Бога.
У настоящей птицы нет полёта.
У настоящих слов – поэтов нет.