Памяти Анатолия
Видно, Бог забирает поэтов
и уводит к себе для того,
чтоб они и зимою и летом
в небесах воспевали Его.
* * *
Суда не дожидаясь Страшного,
бурлящий, как в воде карбид,
сам осудил я брата старшего,
теперь не ведаю, как быть.
Хоть лично вырыл пропасть адскую
я меж житейских берегов,
мне не хватает взгляда братского,
а может, голоса его?
За те былые прегрешения
я перед Господом покаялся,
но не идём мы на сближение –
надеемся на апокалипсис.
И каждый руку примирения
боится первым протянуть,
не то, чтоб в озере смирения
и всепрощенья утонуть.
И надо было же обидеться
до степеней таких тогда,
что, очевидно, и не свидится
нам с ним до Страшного Суда.
* * *
Всё как в тумане, как в тумане,
и чем туманней – тем ясней.
Ты в день столетья тёти Мани
к ней поспешил на юбилей.
Браток, но это же не честно,
сказал хотя бы слово мне.
Тебе, наверно, стало тесно
жить среди мёртвых на земле?
Ты удалился по-английски –
традиции не изменил.
И только профиль олимпийский
улыбку вечности хранил.
* * *
Не високосный год, а косит.
Зима ещё не на носу.
Ещё мы только входим в осень,
а нас уже туда несут.
Туда, откуда нет возврата,
где наши мама и отец.
Господь, не приходи за братом,
не забирай его, Творец!
Зачем Тебе поэт и нищий,
непримиримый бунтовщик,
чем там займётся на кладбище
он – самоучка-часовщик,
влачивший золотое бремя,
мудрец, отшельник и школяр,
взиравший на крутое Время
сквозь помутневший окуляр?
Тебе, какая польза, Боже?
Коль возжелал иметь живот –
возьми меня. Тебе легко же,
пускай братишка поживёт.
Пусть братова вдова не плачет.
Смотреть на слёзы нету сил.
…Костюм тебе был предназначен
не в гроб – чтоб ты его носил…
А ты лежишь, как на параде,
в рубаху новую одет.
Всё, как положено в обряде,
готовят: речи и обед.
Псалом священник прогнусавит.
По крышке стукнет первый ком.
И брат мой по себе оставит
на кладбище печальный холм.
Зациклишься на новой дате.
Уйдёт копач могилу рыть…
И ты уже о старшем брате
в прошедшем будешь говорить.