Вот и дата - все сорок.
Дети вылупились из карманов.
Вот и развеяла в дырах вокзалов
горсть стихов и кучу пеленок.
Вот и карманный Пастернак сменился
на томик отца Тарковского.
Но на небе моем полосатом и плоском
все же много осталось синьки.
Только старость что-то присесть боится
на одну скамью с красотою розовой,
так и не покрасневшей от тугих лет.
А как присядет, стеaриновая,
так и вообразится,
что меня много-цветной, много-голосой,
той, которой и вообще еще не было -- уже нет.
ноябрь, 2000