МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
Поэма
Вперёд, заре навстречу, товарищи в борьбе!
Штыками и картечью проложим путь себе...
(Из песни «Молодая гвардия»)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
НАСТУПАЕТ ВОРОГ
Уж солнце не так ярко светит над полями,
Словно предчувствуя приход врага,
И пушек выстрелы слышны, и вот над нами
Летят фашистов самолёты, зло гудя.
Нет урожая на полях,
Хлеба богаты погибают,
Повозки тянутся в степях,
От зноя люд изнемогает.
«Эх, хорошо бы было здесь сейчас,
Не разразись война!» –
Бывает, скажет сам себе подчас
Какой-нибудь военный старшина.
Река вся дымом застлана,
Грохочут взрывы там и тут,
Горящий самолёт врага упал на землю,
Другого самолёта наши пушки ждут.
...Когда роман Фадеева читаю,
То вспоминаю я былые дни,
И будто я припоминаю:
Его герои мне сродни.
Читатель помнит Земнухова
И Кошевого – двух парней,
Чьи действия, чьё слово
Стали примером всем, кто был на той войне.
А как не помнить нам Серёжу
Тюленина, Шевцову Любу,
Что были дороги народу тоже,
Народ их вечно не забудет!
Ульяна Громова с красивыми очами,
Иван Туркенич с взором горного орла!
Да что и говорить! но скажем всё же мы с печалью:
Так рано смерть у жизни их взяла...
О главных я упомянул героях
Поэмы «Молодая гвардия»,
И остальных героев от читателя не скрою,
А расскажу о них в дальнейшем содержании.
Велась эвакуация людей из Краснодона,
И люди уезжали на повозках,
Осталась в городе Шевцова Любка, детство вспомнив,
Она сейчас была настроена геройски.
Ульяна Громова прощалась с Анатолием Поповым,
Что тоже уезжать пытался,
А Земнухов с Арутюнянцем и Орловым
Осьмухина леченьем занимался.
Недалеко уехать смог Попов:
Как ни пытался он, как ни старался,
А через окружение врагов
Он так и не пробрался.
Да, многие вернулись в Краснодон –
Мужчины, женщины, и старики, и дети,
Не получившие возможности пробраться через фронт,
Как трудно было для народа время это!
Уставшие, голодные, с лопатами в руках,
Окопы люди роют для фронтов.
Земля распахана повсюду: на полях,
И на лугах, и вдоль лесов.
И, рукавом со лба пот вытирая,
Сергей Тюленин смотрит вдаль:
Там, за рекой, багрянцем все пылая,
Горят леса, всё больше разгораясь.
Тюленин слаб, и уж его не держат ноги,
Неделю он не спал, а может, боле,
И мчится в кузове грузовика по каменной дороге
Домой: уж наконец-то ему дали волю.
Серёжа с детства хотел стать героем,
Как Чкалов, Лазо и Орджоникидзе,
Для этого он помнил правило простое –
За Родину сражаться, что бы ни случилось.
Серёжка так устал, что дома, даже не покушав,
Он рассказал о злоключениях своих сестре Надюше
И сразу повалился на подушку,
Сестры упрёков даже не дослушав.
А утром грянула беда –
Враги вступили в Краснодон,
И ни туда продвинуться, и ни сюда –
И всё похоже на кошмарный сон.
Враг наступал на Сталинград,
На Курск, на Белгород, Орёл,
Большим потерям русских немец рад,
До города на Волге он дошёл!
Входили в город офицеры, генералы,
Входили в город пешие войска,
Дозором оцепили все кварталы,
И ни войти, ни выйти из города никак.
Установив свои законы в деревнях и сёлах,
Фашисты начали тиранить наш народ,
Томятся люди в оккупации, в неволе
Уже второй ужасный год.
Хозяйничают немцы в деревнях и хуторах,
Как дикари, себя ведут они.
Зовут себя культурной нацией, а на делах
Разбоем их заполнены те дни.
Вы не на тех напали, чужеземцы,
Куда вам с нами воевать!
Советские мы люди – немцам
Вовек у нас свободы не отнять!
В тот страшный день Тюленин смелый
Обрёл знакомство с Валей Борц,
Отчаянной девчонкой и умелой,
Надёжной, верной, что касается любого дела.
И с чердака забытой всеми школы
Они смотрели на все ужасы вражды:
Враг расправлялся с жителями скоро,
Кто знал, кто ждал такой беды!
«Уж я вам покажу, нацистские вы псы! –
Подумал вдруг Серёжка, зло нахмурясь. –
Пройдут недели, дни, часы –
И вы не будете топтать просторы наших улиц!»
Вот поселился в госпитале штаб СС,
И, только разместились офицеры,
Как чуть им не пришёл конец:
Тюленин в них пустил гранату с правильным прицелом.
Пылал их штаб – весь госпиталь огнём объят
И зарево огромное – до небосвода,
И говорил Серёжка по-немецки невпопад
И проклинал мучителей народа.
Как подлы были немцы и низки,
Когда, в домах селясь, хозяев выгоняли,
И, к сумасшествию от злобы так близки,
Всех мирных жителей, как слуг, гоняли.
Прислуживать им за обедом было надо,
Их выкрики, ругательства терпеть.
Ефрейторы срубили Кошевым полсада,
От пули партизан могли ведь умереть.
А как всем надоели эти пьяные разбои,
Когда ночами долго-долго,
Идя по улице по двое и по трое,
Солдаты пели песню «Mutter Wolga»...
Иван Туркенич в окружение попал,
Был ранен он, но жив остался чудом,
Кричал врагу: «Чтоб ты пропал!
Твоих я злодеяний не забуду!»
И как-то в полдень Кошевой Олег
Шёл мимо денщика, лежал который на диване,
Скучал, томился – этот человек
Поднял глаза на юношу с коварством и обманом.
Сказал ему: «Ровнее стой!
Ты разговариваешь с человеком старшим!
Дрессировал кнутом бы я всех ваших,
Будь генералом, а не самим собой!»
Олег, стоявший перед денщиком,
В дверь выглянул: «Вон генерал идёт!»
Денщик сигару смял в пальцах в ком,
Вскочил: как будто так стоял все сутки напролёт.
«Вот будешь знать,
Как сутками валяться на диване!»
Денщик раскрыл обман: «Меня не понимать?» –
Олега бедного ударил.
Вбежали мама с бабушкой туда,
Где шла борьба двух сил,
Кричала мама: «Он убьёт тебя!»,
Ничтожный человек себя превозносил!
ГЛАВА ВТОРАЯ
ШАХТЁРЫ-ГЕРОИ
Сафонов Стёпка парень был душевный,
Товарищ верный, выдумщик хороший,
Он покорил бы космос первым,
Коль не случись войны, быть может.
Окончив восемь классов, помогал он фронту –
Окопы рыл; отец его был в армии,
И Стёпка проявил заботу
О своей любимой, доброй матери.
Мальчишки собрались на старом пустыре,
Намереваясь в скором времени вступить в подполье.
Общались они тихо на заре,
И было холодно тогда, как в ноябре...
* * *
Проценко был серьёзным человеком,
Уж тридцать пять годов прожил на свете этом,
Он был работником обкома,
Всегда служил он правде и закону.
Он был приземист, невысок,
И от подполья не далёк.
Мальчишки-краснодонцы связаться с ним хотели,
Но сделать этого пока что не сумели.
Его друзьями были Лютиков с Бараковым,
А также и подпольщик Костиевич,
Что руководство взял над шахтами,
Стволы их во сырой земле чернеют.
Лютиков был секретарь райкома;
Костиевич (хотя звался он Шульгой всегда)
Всю жизнь прожил в любимом Краснодоне,
В шахтёрский промысел вложил много труда.
Товарищ Валько был шахтёром суровым,
Был строг, но всегда он умел поддержать,
Остался он коммунистом – а это рисково,
Ведь могут враги расстрелять.
Скрываться решил он, раз дело такое,
И прятался он где только мог.
И много людей ему помогло, но лишь двое
Укрыли от опасностей, тревог.
То были Люба и Олег,
Что стали верными ему друзьями,
Что помогли ему, так как хороший человек,
И рады были сами.
Но вот принёс Валько недобру весть:
Был под бомбёжкою убит отец Шевцов.
Да, мало их теперь осталось ведь, отцов!
По пальцам можно перечесть...
Сидела Любка, плакала, а за окном темнело;
Возникла в окне тень, и Любка поднялась несмело.
«Уж ли не фрицы это?» – подумала она
И тут же выглянула из окна.
Стояли в мраке уличном два человека,
Один из них приблизился к окну,
Несмело прикоснулся он лицом к стеклу,
И слёзы радости затмили Любке веки.
То были братья Левашовы, Вася и Серёжа,
Заброшенные по заданию прежде к немцам в тыл.
Сказал Сергей: «Мы к Любке не зайти не сможем».
Уж он-то был особенно ей мил.
Они стояли оба в коридоре,
И говорила Любка: «В этот час,
Час горести, пришли ко мне вы двое,
О, как я рада видеть вас!»
Сергей угрюм был, а Василий
С улыбкою смотрел по сторонам.
Уж покидали братьев силы,
А голод будто напросился сам.
Василий, глянув на Сергея,
Сказал: «Пойду своих проведать».
«Иди», – сказал Сергей, не смея
Уйти от милой сердцу девушки этой.
Сначала он умылся у неё,
Потом она накрыла стол,
Поставила еду, а он осматривал гостиную её.
Она сказала: «Хорошо, что ты ко мне пришёл».
«Ох, Любка, как я волновался за тебя! –
Сказал он, искренне её любя. –
А где родители твои, послушай?»
Ответила лишь Любка: «Кушай, кушай».
Он ел и ел и чаем запивал,
Бросая взгляды быстрые на Любку;
А после трапезы он ей сказал:
«Судьба сыграла с нами злую шутку».
«Да что ж с тобою? Где ты был?» –
Спросила Любка с выражением беспокойства.
«Ох, было что со мною – век бы не забыл!
И как забыть врагов мне мародёрства!
Пройдя радистов курсы, с Васей мы
Под Сталино на парашютах выброшены были.
Враг многих истребил; мы думали, что до зимы
Не выбраться оттуда: неравны были силы!
Судьбе угодно было разлучить нас с Васей:
Друг друга потеряли мы в боях,
А встретились под Краснодоном нашим,
К тебе неслись на всех парах».
Сергея уж давно ко сну клонило,
Но до рассвета он у Любки просидел,
Допытывался: что с её семьёй случилось?
Неясные ответы – любопытства был удел.
И Левашов Сергей ушёл домой, пожав плечами,
И Любка долго оставалась в комнате одна
И вспоминала, как думала о нём и днями, и ночами.
Да, долго думала о нём она...
* * *
Жили в Краснодоне сёстры Иванцовы,
Их с Иванихиными сёстрами путали подчас,
То были Нина, с выражением лица суровым,
И Оля - младшая – о них оповещу я вас.
Двоюродные сёстры были Оля с Ниной,
Отцы-шахтёры их теперь были на фронте,
Писали письма матерям: здоровы-живы,
А кроме этого и ничего не нужно было вроде.
Когда Шевцова Люба с Олегом познакомила сестёр,
То приглянулась ему старшенькая – Нина,
И сразу он вступил о чём-то с нею в спор,
А позже уж они смеялись – такая вот картина.
Олег был человеком влюбчивым,
Хотя не признавался себе в этом зачастую.
И дружба с Ниной никогда бы ему не наскучила,
Он понял вдруг, что любит эту девушку простую.
* * *
А Левашов Сергей, повестку получив в Германию,
Сказал: «Я ни за что не окажусь в проклятом рабстве!»
И, чтоб не быть рабом у другой нации,
Он стал работать в гараже как слесарь-мастер.
Он понимал, и все ребята тоже:
Подпольную работу вести сложно.
Для этого нужна большая выдержка,
В пылу ведь и проговориться можно.
Василий Левашов распространял листовки,
Приобретением боеприпасов занимался,
Громил врагов машины по дороге до Свердловска,
Расширить круг подпольщиков пытался.
Степан Сафонов собрал радиоприёмник
И слушал сводки Совинформбюро.
И, как Василий, он писал листовки,
Громил машины вражеские он легко.
Иван Туркенич был авторитет среди ребят,
В организации вводил он воинскую дисциплину,
Ведь он был Красной армии солдат,
Что грудь за Родину подставит, расправив спину.
В те дни аресты коммунистов были,
Всех немцы загребали, кто подозрительным казался,
И про Валько с Шульгой фашисты не забыли,
Арестовали их - никто из них врагу не сдался.
Избитых, окровавленных шахтёров
Вели из камеры к фашистам на допрос.
Игнат Фомин, предатель (он своё получит скоро!),
Всем задавал один вопрос:
«Ты признаёшь, что ты стахановец?
Ты активист?» – так говорил подлец.
Шахтёры это смело признавали
И Фомину в лицо плевали.
И были камеры людей полны,
Прислушивались люди к гулу самолётов,
Сидели все, измучены и голодны,
Когда во тьме втолкнули в камеру кого-то.
Шульга приподнялся, увидел человека,
И тот попал в полоску света.
То был Валько – его товарищ верный.
Шульга вдруг понял, что тот дрался с немцами, наверно:
Весь в ссадинах тот был,
Пиджак его был порван,
Одежду всю покрыла пыль,
В глазах – отчаяние и горе.
Судьба свела их вместе здесь,
Вели они тихонько в камере беседы,
А после оказались на допросе
У Брюкнера и полицаев в кабинете.
Они не отвечали полицаям,
Смотрели молча пред собой
И вдруг, друг с другом встретившись глазами,
Принять решили оба бой.
Валько ударил Брюкнера, и тот упал;
Шульга солдат с огромной силой раскидал;
Сломали оба стол Брюкнера-майстера,
Врагов вдвоём сломили наскоро.
И всё они сметали на своём пути –
И ни пролезть солдатам, ни уйти.
Враги в оцепенении, враги дрожат –
Вот как наши воины дела свои вершат!
Страх навели на всех солдат,
И Брюкнер с переводчиком в оцепенении лежат,
Но ворвались другие солдаты в кабинет,
И пленникам уж никуда прохода нет.
Свалили на пол их и стали бить,
Но гордый дух наших людей им не сломить
Ни пытками, ни зверствами, ни казнью –
Наш человек перенесёт всё без боязни.
Когда настал шахтёров казни час
И каждый говорил слова, которые хотел оставить свету,
Когда закапывали в яме их – все враз
Запели «Интернационал», что был оставшимся в живых заветом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПОДВИГИ ВО ИМЯ ОТЧИЗНЫ
Дверь скрипнула – то Валя Борц пришла домой.
В гостиную войдя неслышною походкой,
Достала из пальто билет, что подписал ей Кошевой –
Билет был ценный, комсомольский.
И Валю мать поздравила с вступлением в комсомол,
И Валя была рада этому событию,
Тому, что этот долгожданный день пришёл,
Который был событиями обилен.
Поклялись в этот день друг другу все ребята,
Вступая в «Молодую гвардию»,
Что будут друг за друга, брат за брата,
За смерть людей, за все фашистов злодеяния
Мстить беспощадно гитлеровским палачам,
Отдав, если потребуется, жизнь.
И пусть потерян счёт дням и ночам,
Борьбу вести с фашизмом поклянись!
Они поклялись, и они исполнят долг,
Их воля неподвластна палачу,
И, как бы путь их ни был долог,
Они дорогою одной пойдут плечом к плечу.
* * *
Пришла пора их начинаниям.
На группы разделившись, молодогвардейцы
Исправно выполняли все задания,
Чтобы изгнать врага теперешнего – немца.
Чтобы держать связь с партизанами,
Шевцова Люба ездила в Луганск,
Проценко ей давал задания –
Он в Краснодоне многих знал ребят.
Для конспирации прикинувшись артисткой,
Давала Любка в городе концерты,
И немцам приглянулась она быстро,
Они дарили ей печенье и конфеты.
Листовки клеили почти на каждом доме
Олег, Серёжка, Валя, Стёпа и другие;
Таких листовок было много в Краснодоне,
И вот что в каждой говорилось:
«Не верьте, земляки, что кончена война,
Не верьте, что взята Москва!
Война ещё в самом разгаре,
И скоро всеми силами мы по врагу ударим!
Не ездите в Германию, хотя туда
Нас гонят гитлеровцы-палачи,
Не становитесь перед ними на колени никогда,
Мы разгромим врага, и правда победит!»
Восемь человек у молодогвардейцев было в штабе:
Туркенич (командир; ввёл дисциплину и порядок),
Любовь Шевцова, Земнухов Иван, Сергей Тюленин,
Ульяна Громова и Кошевой Олег, Василий Левашов и Виктор Третьякевич.
Устроили собрание члены штаба,
И Любка от Проценко пламенный передала привет,
И были юноши и девушки очень рады,
Что «Молодая гвардия» их признана, что она есть!
Вопрос встал важный на повестку дня
О людях тех, что наших предают,
И вспомнили Игната Фомина,
Нашедшего у немцев свой приют.
Тюленин снял фуражку с головы
И на стол бросил, с яростью проговорив:
«Да все мы ненавидим Фомина!
Уж скольких коммунистов предал, сатана!
Вот что, товарищи, скажу я вам:
Повесить его надо; поручите это мне сейчас,
Ведь всё равно когда-нибудь я сам
Его убью – поверьте, скор тот час!»
«Тюленин верно говорит! Фомин опасен
Для нас; для всех, – сказал Туркенич. –
Я тоже думаю – расправиться с ним разом,
И поскорей, пока не совершил он новых преступлений».
...Фомин с ружьём ходил по улице –
Немецкий штаб предатель охранял;
Вдруг на него из темноты десяток человек напал,
И вспыхнул яркий свет – Фомин зажмурился.
Его связали, к виселице сделанной поволокли,
И Жора Арутюнянц прочитал, за что повешен он;
Игната в петлю вдели, вздёрнули,
Потом ушли; предатель отомщён!
* * *
По собранному Стёпой радиоприёмнику ребята
Прослушали те сводки, где о Сталинграде говорилось...
Какие страшные сражения шли под Сталинградом!
Какой кромешный ад творился!
У Арутюнянца Жоры в доме
Была подпольная типография,
И Жора часто глубокой ночью
Печатал множество листовок – выполнял своё задание.
Работая для конспирации слесарем в гараже,
Сергей Левашов всегда был настороже:
Оставит немец без присмотра грузовик -
Уж тут как тут Сергей, и вмиг
Лишь вынет болт иль перережет проводок –
И путь машины будет недалёк:
Поедет, потеряет тормоза и загореться может,
И брошен враг на произвол судьбы – никто уж не поможет!
Олег, который кличку взял Кашук
(То была отчима покойного фамилия),
Всегда прислушивался к мнению старших, но и тут
Мог доказать, что именно он прав; а это стоило усилий.
* * *
В те дни «Молодая гвардия» была
Одной из самых крупных молодёжных групп подполья,
И быстро спорились в ней все дела,
И одно дело предстояло – пленных выпустить на волю.
Те пленные томились в Волчанском хуторе,
В сарае, что был заперт на засов,
И штаб «Молодой гвардии» однажды утром
Освобождение их наметил на полночь, с двенадцати часов.
То было испытание первое серьёзное,
И были тщательно к нему ребята подготовлены.
И вот они стояли ночью звёздной
На берегу реки, что к ним катила свои волны.
Их было пятеро ребят – Попов,
Рогозин, Шепелев, Главан, Петров.
И, глядя на природу, на знакомые места, порой
Они так не хотели уходить, вступать с часовым в бой!..
Но долг есть долг – и на задание они пошли.
Разделись, переплыли реку и на берег вышли,
Тихо к роще тёмной поползли –
Сердца в груди стучали, сбились мысли.
Вокруг сарая часовой ходил с ружьём,
Петров пополз за ним вдоль изгороди тихо,
Держа в руках нож; после встал, пошёл,
Дыханье затаив и поступью неслышной.
А часовой всё шёл... и повернулся вдруг к нему,
И Виктор Петров нож в грудь вонзил тому,
И, вскрикнув, часовой упал, и Виктор
Из рук нож выронил, и через пять секунд каких-то
Ребята подбежали; спрятал нож Попов,
А Виктор вынул револьвер, залёг с Рогозиным он на дороге;
Главан с Поповым изгородь сломали, отперли засов,
Попов, волнуясь, говорить стал бывшим пленникам с порога:
«Товарищи, быстрее уходите лесом!
А дальше – берегом реки!»
И люди побежали к лесу толпой тесной,
Благодаря от всего сердца спасителей своих.
Последними бежали парня два,
Один поддерживал другого – тот бессилен был:
Уж не держали ноги и склонилась набок голова,
Всё тело было в перевязках; сон томил.
Ребята их узнали, подбежали к ним;
И были то красноармейцы Мошков и Гуков.
Ребята взяли под руки Мошкова, к лесу повели,
И Гуков с ними шёл, прислушиваясь к лесным звукам.
...Стояло зарево за тёмною рекой,
Большую часть небесного пространства охватив:
То Кошевой Олег и Ваня Земнухов
На поле скирды хлеба жгли.
...В те дни был принят в комсомол
Товарищ Радик Юркин – младший из молодогвардейцев.
В Тюленинскую группу был уж он включён,
И в казни Фомина участвовал он непосредственно.
И на принятии Олег сказал вступительную речь,
И Радику характеристику Тюленин дал,
Олег вручил ему билет и наказал его беречь,
И Радик, как собственную честь, хранить билет пообещал.
Все Радика поздравили и разошлись.
Олег, Туркенич, Земнухов по радио приняли сводки.
Сергей и Валя в кинотеатр ушли
Неторопливой, лёгкою походкой.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ПОЮЩИЕ СЕРДЦА «МОЛОДОЙ ГВАРДИИ»
О юность, молодость, горячие сердца!
То время подвигов, отваги, мужества!
И музыка звучит в сердцах счастливых без конца,
И сходит с уст мелодия той музыки!
Ребята-молодогвардейцы разделились
На три большие боевые группы.
Бойцы групп на задание сходились,
А после расходились; очень волновались в те минуты,
Когда на транспорт немцев нападали,
Оружие захватывая, продовольствие,
Водителей, охрану и солдат уничтожая –
Так мстили за все смерти и за горести!
Октябрьские праздники уж наступали,
И к этим праздникам ребята все решили
Из простыней окрашенных, косынок сделать флаги;
Ульяна с Любой и другими девчатами их сшили.
И эти флаги решено было развесить
На самых видных в городе местах,
И вешать флаги отправились вместе
В ненастную погоду, когда дождь хлестал.
И вот ребята разошлись по улицам,
И Ваня с Клавою в ту сторону, где клуб, отправились;
Серёжка с Валей шли по переулкам; Вале чудилось,
Что рядом полицаи где-то спрятались.
Они шагали в центр города, а Любка
С Сергеем Левашовым шли вешать флаг над шахтой,
И в темноте виднелась проходная будка,
Которая напоминала больше башню.
На улице был ветер; возле будки не было охраны;
Сергей и Любка медленно к той будке подошли.
Сергей, с улыбкою в глазах на Любку глянув,
Её на крышу будки подсадил.
И ветер рвал ей платье и жакет;
Она достала свёрток из-за пазухи...
Ей страшно было, чудилось, что друга рядом нет,
Но страх пропал: Сергей внизу закашлялся.
И, смело прикрепив шпагат к флагштоку,
Она повесила на него красную материю,
А в это время где-то подалёку
Сергей Тюленин то же самое проделывал.
И Ваня Земнухов повесил флаг на крыше клуба,
А Клава Ковалёва ждала его внизу.
А ветер, словно музыкального оркестра трубы,
Ревел; гулял по городу всему.
...Как весело и шумно было в доме Кошевых
В тот праздничный осенний вечер!
А вокруг дома расставили ребята часовых,
В пальто укутанных – был сильный ветер!
За праздничным столом сидели все ребята,
И были лица счастья их полны;
Сказала бабушка Олега: «Хлопцы та дивчата!
Вы ешьте, пейте; всё ж не только для красы!»
И лица выражали любовь, счастье, дружбу,
И молодость, и светлый оптимизм, и то,
Что, хоть сейчас ребятам очень трудно,
Но всё же всё в дальнейшем будет хорошо!
Сменялись часовые через каждый час,
И жребий бросили, кому идти сейчас.
И выпало идти Сафонову с Орловым Толей,
Но что поделаешь: такая выпала им доля!
Ребята веселились; после Громова Ульяна
Тонко и проникновенно «Демона» прочла.
Потом Шевцова Люба со стула встала,
«Пойдёмте танцевать!» – сказала весело она.
И сдвинули стол в сторону ребята,
И Левашов Сергей с Поповым Анатолием гитары взяли
И заиграли бостон заграничный, что моден был когда-то,
И парами все юноши и девушки затанцевали.
Туркенич, с Любкой танец станцевав, сменил Попова;
Василий Левашов сменил Сергея-брата.
Сергей стал танцевать с Любой Шевцовой,
Попов – с Ульяной; танцевал он с ней уже когда-то!
Но бабушка Вера была, видно, недовольна
Тем заграничным танцем, потому сказала:
«Ото ж мени танцы! Заграница! Ну, довольно!
Серёжа, гопака давай, пожалуй!..»
Сергей, взяв у Василия гитару, стал гопака играть,
Олег и бабушка сначала танцевали,
Затем Олег с Мариной – тётушкой своей – стал танцевать,
А бабушка, устав, уж больше танцевать не стала.
Все хлопали в ладоши, и тут вдруг
Любка воскликнула: «Серёжка! Давай поулошную нашу!»
И в пляс она пустилась тут;
Сергей Тюленин вышел ей навстречу сразу.
И Любка, стуча громко по паркету каблучками,
Приблизилась к Серёжке; тот вдруг отступил,
И вдруг подался он вперёд, постукивая башмаками,
И взгляд его полон счастья был.
И Любка, выхватив платочек, поплыла по кругу,
И Левашов Сергей вдруг улыбнулся в полумраке...
Ещё быстрее пальцами ударил он по струнам,
Лицо его вмиг озарилось счастьем.
И Любке зрители все улыбались
И громко хлопали в ладоши,
Но больше уж в тот вечер она не танцевала –
Сидела рядом с Левашовым Серёжей.
И весело звучали тем вечером гитары,
И музыка прекрасная по дому разливалась,
И танцевали снова долго пары,
Ребята пели песни, шутили и смеялись.
Елена Николаевна, Олега мама,
Такой счастливою была в тот вечер!
И вышли в коридор Олег, Туркенич и Земнухов Ваня,
Олег к ребятам обратился с речью:
«Ребята, вот я что придумал: а давайте
Концертную бригаду создадим и будем в клубе выступать!
Ведь всем нам легче будет так встречаться».
Сказал Туркенич: «Мысль хорошая! Ты прав!»
...А флаги красные над Краснодоном развевались:
Над шахтами, над школой, над дирекционом,
И люди со всего посёлка посмотреть на них сбежались,
У зданий собирались многочисленные толпы.
И немцы долго не могли снять флаги наши:
Под каждым была надпись: «Заминировано».
То для людей был настоящий праздник,
Который враг прервать не в силах.
А «Молодая гвардия» успешно действовала:
На тех местах, где бой прошёл когда-то,
Оружие ребята собирали вместе,
Несли домой винтовки, пистолеты, автоматы.
А в тот день, когда вывесили флаги,
На той дороге, что вела от станции Лихая,
Под мост мину заложили ребята с Первомайки;
Взорвав немецкую машину, всё оружие с собою взяли.
Оружие хранили многие ребята:
Тюленин, Третьякевич, Лопухов и многие другие;
Оружие собирали и девчата,
Но трудно добывать патроны было.
Спустя неделю после праздника на шахте
Авария случилась – клеть упала вниз.
То Юра Виценовский подпилил канаты –
И получил своё тогда фашист!
Однажды немцы из Ростовской области
Гнали в тыл скота большое стадо.
Молодогвардейцы были в боевой готовности –
Отбить весь скот у немцев было надо!
...В лесистой балке ночью тёмной
Сосредоточились три группы –
Тюленина, Мошкова и Петрова.
Зима была уж – и ребята все в тулупах.
И, издали увидев немцев, пастухов и скот,
Ребята залегли на правом берегу речонки,
И, подождав, пока взойдут немцы на мост,
Стрелять из автоматов и винтовок стали громко.
И, отогнав солдат немецких всех,
Они забрали их оружие и разогнали скот,
И, только лишь настал рассвет,
Тюленин сжёг тот деревянный мост.
Ребята-молодогвардейцы сделали для Родины немало,
И нам их подвигов не позабыть!
Да, показали они немцам и их подпевалам,
Что значит Родину любить!
...Уж много нашего народа было угнано в Германию,
И люди стали от регистрации на бирже уклоняться;
Ульяне Громовой дал штаб задание:
Устройством на работу тех, кому грозил угон, заняться.
И снова штаб устроил важное собрание,
Чтобы решить проблему эту навсегда,
И на собрании сказали все,
Что эту биржу надо сжечь тогда,
Когда даваться будет в клубе Горького
Очередной концерт; когда там соберётся
Немецкое начальство – генералы и полковники,
И полицаи – те, кто слугами у них зовётся.
И были на концерте немцы, полицаи, здешние жители,
А вёл концерт Геннадий Почепцов,
Он парень тихий, но довольно легкомысленный;
Недавно он был принят в комсомол.
Вот занавес отдёрнули – и все увидели
На заднем плане сцены фюрера портрет.
Обрадовались немцы и зааплодировали –
Для них-то никого дороже нет!
И Почепцов объявил первый номер;
На сцену вышли братья Левашовы и Попов
С гитарами в руках; присели, заиграли медленно и томно
Хороший вальс «Осенний сон».
Затем сыграли «Выйду ль я на реченьку»
И удалились под аплодисменты зала;
На сцену вышел Иван Туркенич с песней
«Эх, расскажи, расскажи, бродяга...»
Пока шёл тот концерт, Сергей Тюленин
С Шевцовой Любой и Володей Лукьянченко
Поджог той биржи совершил – она горела,
Всё здание объято было пламенем.
...Затягивался в клубе Горького концерт,
И долго Любка и Серёжка с Володькой уж не приходили,
Ребята долго ждали – но их нет и нет...
Все стали беспокоиться: вдруг что-то страшное случилось?
Но всё прошло успешно, и ребят
У клуба встретил Ваня Земнухов;
На сцене в это время Осьмухин пел романс,
Играл на балалайке Вася Пирожок.
Серёжка с Любкою ребятам рассказали,
Как хорошо им удалось всё сделать;
И после Любка уж на сцене танцевала,
И каждую минуту были ей аплодисменты.
За вечер Любка много танцев станцевала,
И самым ярким был испанский танец.
А братья Левашовы на гитарах ей играли,
Играл на аккордеоне Туркенич Ваня.
И Любку вызывали много раз –
Овации, аплодисменты всё не умолкали.
А после Любки Валя Борц играла на рояле вальс –
Она уж на рояле с малых лет играла.
Бригада цирковая последней выступала
Под руководством Толи Ковалёва,
И в зале все шумели и кричали
И номер показать просили снова.
Но вдруг все немцы повскакивали с мест и убежали:
Им сообщили о большом пожаре.
С такой трудною задачей справились ребята,
И немцы больше не угонят людей наших.
Пока концерт был, Олег и сёстры Иванцовы
Приняли сообщение о наступлении наших войск.
Советские войска уж наступали вблизи Дона,
И было ясно, что врагу конец пришёл.
Бои воздушные велись над Краснодоном,
И наши побеждали – каждый этому был рад.
В истории войны стал вехою огромной
Наш славный и великий город Сталинград.
Ведь Сталинград был «центром» всей войны,
Собравшим самые большие силы,
Где были лучшие таланты полководчества проявлены,
Где крепкие врага удары стойко выносили.
...Уж снег лежал на всех равнинах
И, отражая небо голубое,
Светился светом бледно-синим...
То был последний день сорок второго года.
В тот день узнали молодогвардейцы:
В машине грузовой с охраною – мотоциклистами
Везут в город подарки немцам.
Перехватить решили немцев быстро все.
...В сугробах затаились братья Левашовы,
Мошков, Туркенич, Кошевой и Третьякевич:
Все выжидали тот сигнал условный,
Что им подаст Сергей Тюленин.
Вдали Тюленин замахал руками: «Едут!»
К ребятам приближались грузовик и мотоцикл.
В том мотоцикле ехали два офицера,
И каждый из ребят на них автомат вскинул.
И засвистели выстрелы из автоматов;
Упали с мотоцикла оба немца.
Один убит был, а другой стал отбиваться,
Но пулю в лоб ему пустили метко.
Те немцы, что в грузовике, пытались скрыться,
Но молодогвардейцы застрелили их.
Среди подарков большей частью сигареты были,
Оружие – ребята унесли с собой мешки.
Геннадий Почепцов в то время находился в клубе,
Одобрил он решение ребят о сигарет продаже,
И скоро стали сигареты продавать на рынке людям,
Какому-то мальчишке пачку продали однажды.
А полицаи, так искавшие пропавшие подарки,
Увидели, что мальчик сигареты уронил случайно.
И был он пойман, сигареты отобрали,
Заставили сказать, кто продал их мальчишке тайно.
...Очередной год боли и потерь на нашу землю приходил,
Последний год для многих молодогвардейцев...
Но ребята и девчата были полны сил,
И каждый лишь на лучшее надеялся.
В ту ночь под Новый год ребятам
Стихи о мире и о дружбе Ваня Земнухов читал,
В глазах ребят была надежда лишь на счастье.
Что ожидало вскоре их, никто не знал...
ГЛАВА ПЯТАЯ
СКОРБНЫЕ СТРАНИЦЫ
Когда войска советские поблизости уж немцев побеждали,
Когда уж города, посёлки, сёла освобождали,
Когда, казалось, враг был сломлен навсегда,
Случилась у героев наших страшная беда.
В день первый года сорок третьего
Арестовали трёх ребят – Мошкова, Земнухова, Почепцова.
Сначала весть об этом долетела до Тюленина,
А он отправился к Олегу Кошевому.
Он рассказал, что трёх товарищей арестовали.
Олег стал бледным; он сказал собравшимся девчатам,
Чтобы родных своих предупреждали
Они и те, кто в штабе и кто близок к штабу.
Все поняли, что им грозит такая же опасность,
Как их товарищам, что арестованы внезапно;
Ушли девчата к тем, кто близко с штабом связан,
Затем вернулись, с ними прибыли ребята.
Пришли Иван Туркенич, братья Левашовы,
Сафонов Стёпа с Тоней Мащенко – подругой боевой.
Чуть загодя пришли Арутюнянц с Поповым;
К ребятам обратился Кошевой:
«Товарищи! Сейчас арестовали троих наших –
Мошкова Женю, Земнухова Ваню, Гену Почепцова;
И с нами то же может быть однажды,
Не будет уж благополучного исхода.
И как бы ни было нам трудно, больно,
Должны мы все уйти из города,
Уйти в другие города и сёла,
Там дожидаться Красной Армии прихода.
Немцы нас уж много времени искали,
Они ведь знают, что мы существуем,
И в самый центр организации они попали,
Теперь всех, кто был в клубе, арестуют».
Все помолчали, присели на дорожку...
Почти пять месяцев они плечом к плечу шагали,
Как быстро всё прошло – представить невозможно...
А сколько ведь всего перенесли, испытали!..
...В то время страшное творилось в городской тюрьме:
Мошкова, Земнухова, Почепцова с силою пытали,
Признаться заставляли в грабеже,
Но все своё участие в хищении подарков отрицали.
Когда же пытки участились
И стали немцы избивать ногами,
То Почепцов подумал и решился
Всё немцам рассказать – и рассказал ведь...
Он выдал штаб, он выдал всех связных;
Всё новых лиц под пытками он выдавал,
И не задумывался он, что выдаёт своих –
Он думал: лишь бы кто покой и отдых ему дал.
А вскоре массовые начались аресты,
Зависевшие полностью от показаний Почепцова.
Пытали Земнухова и Мошкова, как и прежде,
Но не сломить врагам Мошкова с Земнуховым...
В день первый года арестован был и Третьякевич,
Но на допросах слова он не проронил:
Он сильным человеком был, он Родине был верен...
А после Третьякевича Попов Толя арестован был...
Ульяна Громова из города не уходила
И вскоре тоже арестована была.
И полицаи обыск в её доме проводили;
Ульяна утешала мать – та плакала.
Ульяну не сломили палачи,
И пытки страшные её не испугали...
Как много молодогвардейцы в те дни перенесли,
Как много они испытали...
Шевцова Люба была арестована в Луганске,
Где в те дни находилась;
Доставили её в спешном порядке
В тюрьму, где многие её товарищи уж были...
Осьмухина Володю в те же дни арестовали,
Друзей его – Орлова и Сумского – тоже...
Андросова Лида удары плетей считала...
Да разве злодеяния все перечислить можно!..
Арестовали большинство людей «Молодой гвардии»,
Арестовали Лютикова и Баракова – руководителей.
Немногие спаслись в те дни январские
От полицаев – мародёров и мучителей.
Ульяна с Любою подбадривали всех ребят:
Стихи читали, мальчикам карикатуры посылали,
Но близок был уж тот роковой час.
И пытки всё не прекращались...
Никто под пытками ни слова не проронил.
Когда все ехали на казнь в грузовике,
То каждый каждому так хорошо виден был
При ярком месяце, светившем вдалеке...
...Кто-то ослеплён был, кого-то не держали ноги.
У места казни все последние слова говорили всему свету,
Прощались все друг с другом с печалью и тревогой,
С последними переживаниями в мире этом...
***
...Олег, Серёжка, Валя Борц и сёстры Иванцовы
Степями шли на север, где был фронт.
Но вскоре разделились по приказу Кошевого:
Опасно переходить фронт впятером.
Олег и Иванцовы ушли в деревню Фокино;
Серёжка с Валей пробирались к Каменску,
Но и они расстались по дороге:
Серёжка, фронт переходя, боялся погубить Валю.
Одна, замёрзшая, голодная, бродила Валя по степи,
Бродила день, два дня, неделю...
И Каменск уж виднелся впереди,
Как вдруг метель заволокла небо и землю...
Большое зарево над городом возникло –
Входили в город части Красной Армии,
За каждую улицу и дом бои шли,
И наши немцев потихоньку вытесняли.
...На насыпи рассредоточились бойцы,
И среди них Сафонов Стёпа был.
Когда противник огневой шквал поднял
И командир огонь вести приказал,
То Стёпа стал стрелять из автомата
По тем укрытиям, откуда шёл огонь врага.
Солдаты наши метко в немцев попадали,
Почти всех перебили; бой стал затихать.
Увидел Стёпа, что у одного немецкого солдата
Патроны кончились, и стал тот убегать.
Степан за ним бежал, стрелял из автомата,
Но не суждено было ему врага догнать.
Вдруг завертелось всё у него перед глазами:
Ушло куда-то небо серое, совсем пропало,
А вся земля и снег, от крови, слёз горячий,
Вдруг ринулись на Стёпу; тишина настала...
...Его, погибшего от пули, бойцы подобрали,
На другой день похоронили...
Всего шестнадцать лет – как же мало
На белом свете жил он...
Сергей Тюленин тоже был в боях,
Но вскоре в плен с солдатами попал.
Решили немцы пленных расстрелять;
Сергей был ранен в руку, в груде тел лежал.
Очнулся он нескоро – так бессилен был.
Побрёл вдоль фронта искать Валю.
К сестре Фене он зайти решил
И расспросить про «Молодую гвардию».
Узнал, что казнены многие;
Про Валю Борц стал спрашивать,
Но Валя и не появлялась в городе.
Сестра Серёжке стала руку перевязывать.
Ушли из города сёстры Сергея,
Он был один с родителями в доме.
Прислушиваясь к тишине, лежал в постели,
Уставший, раненый, но всё же
Счастливый, что домой вернулся...
Пришла соседка молока спросить
И в горницу к Серёжке заглянула,
Увидела его, заторопилась, поспешив уйти.
Серёжкин сон прервал стук в дверь
И голоса, раздавшиеся во дворе.
Проснулись и родители – и все
Выбежали в сени – и сказал Сергей:
«Откройте, всё равно сломают дверь!»
Отец открыл, три тёмные фигуры появились
И фонарём вдруг осветили всех;
Сергея крепко за руки схватили.
Мать плакала, просила, чтоб оставили его,
Но не внимали её просьбам – сына увели.
Его и мать привели на допрос,
Пытали страшно, но сломить их не смогли.
...Сквозь вой метели тёмной ночью
Прорвался тихий стук в окно.
Елена Николаевна прошла к двери осторожно,
Открыла – то пришёл Олег, любимый сын её.
Знал Олег о казни многих молодогвардейцев.
Не смог он перейти фронт и домой вернулся.
Но на спасение здесь нельзя было надеяться:
Он понимал, что не сегодня – завтра арестуют.
Уговорила его мать уйти из города,
Билет комсомольский в подкладку зашил
И, взяв револьвер, ушёл он той же ночью тёмною,
Но на рассвете арестован был.
Нашли его билет, зашитый в куртку,
И повели Олега на допрос.
На улице было пасмурное утро,
Стоял сильный январский мороз.
Олег сказал лишь палачам:
«Один я отвечаю за дела «Молодой гвардии»,
И больше ничего не скажу вам.
Вы, в сущности уж мертвецы, судить меня не вправе».
Он брошен в камеру был; пытки и допросы
Весь месяц продолжались, но Олег
Слово сдержал: не отвечал он на вопросы.
Он показал себя как настоящий Человек.
...Арестовали молодогвардейцев, что вернулись в город.
Пытали их жестоко, но дух их не сломили,
Да, не сломить дух нашего народа!
Враги проклятые ни слова не добились.
Везли на казнь их в кузове грузовика,
И Ковалёв чуть Юру Виценовского толкнул ногой,
Но тот уж знал наверняка,
Что слаб, чтобы бежать – поник он головой.
Лишь Ковалёв пригнулся чуть, Сергей
Схватил зубами узел, что руки Толи связывал.
«Овраг скоро проедем... – думал. – Надо побыстрей...»
Но скоро узел уж развязан был.
Обнял Сергея Ковалёв и прыгнул в снег,
Бежал он ног не чуя под собою,
Не верилось ему, что совершил побег
Из-под расстрела он ночной порою.
Свистели пули ему вслед,
Одна ужалила в левую руку,
Но жив он – для него победа всех побед!
И рана для него уж не такая мука.
Бежал он долго, было ему нелегко.
Чтоб куртка рану не натёрла, скинул.
Но счастлив был безмерно, что ушёл,
Что миг опасности смертельной минул.
Вот выстрелы уж прекратились вдалеке,
И он, ещё не веря счастью своему нисколько,
Замедлил бег, бежал он налегке,
Добрался вскоре до окраины посёлка.
У его подруги Тони не стояли немцы; Анатолию
Она перевязала руку; день у неё дома
Он был, но всё-таки решил он более
Не рисковать ни Тоней, ни собой – ушёл бродить он снова.
***
Не победили молодогвардейцев палачи-мучители.
Ребята жизни отдали за Родину,
И в той борьбе они были победители,
Они без колебаний мужественно долг исполнили.
Олег и Люба лишь неделю не дожили
До прихода нашей Красной Армии.
Они врага в бою неравном победили,
Хоть палачи и расстреляли их.
В середине февраля в Ворошиловград и Краснодон
Вошла Красная Армия, ворвались наши танки.
И немцев след простыл – бежали они далеко,
Все недобитые вояки!
Народ собрался возле шахты №5,
Шахтёры извлекали из шурфа шахты
Погибших всех подпольщиков тела,
И плакали, рыдали жёны, отцы, матери...
И принимали на руки тела детей, мужей.
Нет горя большего на свете...
Чем нам утешить безутешных жён и матерей?..
Пусть в утешение будут слова эти...
«Не плачьте, матери, отцы! Не плачьте, жёны!
Да, ваши дети жили очень мало,
Но они боролись и погибли как герои,
Они заслужили вечную славу!
Их светлые и чистые имена
Из поколения в поколение передаваться будут...
Пока мы есть, память о них будет жива!
Мы никогда героев Краснодона не забудем!»
Была разрыта могила шахтёров,
Зарытых заживо немцами в сентябре.
В могиле братской были похоронены герои.
К могилам каждый день приходят тысячи людей.
Арутюнянц, Туркенич, Валя Борц и сёстры Иванцовы,
Василий Левашов и все другие, кто в живых остался,
На похоронах молодогвардейцев дали слово,
Что за друзей врагу в борьбе дальнейшей отомстят все.
ЭПИЛОГ
Огонь горит незыблемый и вечный,
На гранях обелиска освещая имена
Героев, боровшихся отважно, честно
За мир, свободу нашу, за всех нас!
Предатели своё уж получили –
И Почепцова с многими предателями расстреляли,
И люди, плюнув на них, тут же негодяев и забыли,
А молодогвардейцев будем помнить всегда мы.
Нет! Вы не верьте, что они погибли,
Не верьте тем свидетельствам о казни!
В сердцах народа молодогвардейцы живы,
И память о них, как Вечный огонь, не погаснет!
Последние страницы романа шелестят...
И снова видятся мне имена их,
Героев-краснодонцев, тех простых ребят...
Да будет им Вечная Память!
2009, 2012 гг.