Раз, два, три, четыре, пять.
Спустя восемьдесят шесть лет
Я заметил, что у Ленина начали пальцы подгнивать.
Мне не столько лет, нет.
Просто, его уже столько лет нет.
А солдаты из роты почетного караула
Продолжают свои пальцы к своим губам прикладывать.
Таковы условия и правила.
Дескать, не шуметь, не полагается шуметь,
Нельзя кряхтеть, нежелательно потеть.
Пот - он еще тот гусь.
Конечно, громкости не прибавляет в шествии,
Но все равно портит действие,
Являясь символом волнения и слабости,
А тут требуются уважение и почетная грусть.
Кашлять тоже никому нельзя,
Даже обладателю разнузданного туберкулеза.
Неуместны переглядки.
Преступны вопросы глазами, похожие на стрельбу.
Неуместна прочая безмолвная ирония.
В мраморном шалаше Ленина такие порядки,
Обычная мертвецкая гармония.
Он не сам так затеял,
Хотя любил затевать.
Каждый революционер должен быть злодеем
Во вторую очередь,
А в первую очередь - уметь играть
И создавать - очередь.
Получилось здорово, поток не прекращается.
Креститься до - боятся, обсуждать после - не стесняются.
Много обслуги разной вокруг очереди вращается.
Не хватает только умеющего считать.
Пригласим любого математика
И посчитать попросим.
Восемьдесят семь, восемьдесят восемь.
На этих цифрах надо бы остановиться
И перестать ходить к гниющему человеку,
Как к какому-нибудь заманчивому стейку,
Лежащему под стеклянной витриной,
Напротив государственного универсального магазина.