...Уже в три часа утра мы с мужем были на ногах. Но будить Наташку и о. Виталия так рано пожалели. А сами в радостном предчувствии необыкновенной прогулки стали готовить скромное чаепитие. По счастью проводница нашего вагона как раз разжигала уголь, чтобы вскипятить титан с водой. Мы берем четыре стакана чая в металлических подстаканниках и несем к себе в купе. Пригодились мои пироги и гречишные оладушки, испеченные в дорогу.
Муж пошел будить о. Виталия и И.В. Он только слегка дотронулся до плеча о.Виталия (говорить было бесполезно, т.к. он снял на ночь слуховой аппарат), как тот сразу открыл глаза и радостно закивал с таким ясным лицом, как будто и не спал вовсе.
Сложнее было с И.В. На тихое «И.В.?» он что-то буркнул и отвернулся к стенке. Отец Виталий с умоляющим выражением лица приставляет палец к губам, призывая к молчанию, и поводит головой из стороны в сторону, беззвучно говоря одними губами: «А давайте не будем его будить, а? Ну, Бог с ним, пусть себе спит! Пойдем одни!» Муж смеется и согласно кивая, выходит, увлекая в коридор отца Виталия.
В нашем купе они хохочут, как заговорщики : милейший и обходительнейший И.В. – страшный зануда. Все попытки разбудить Наташку тоже не дали никаких результатов. Решено было оставить ее на волю Божию и на И.В. Но, памятуя о том, как крепко он спит, все-таки подключаем к надзору за ребенком и нашу проводницу, которая расцвела от комплиментов батюшки.
К слову сказать, отец Виталий прекрасно умел это делать, умел не только расположить к себе женщин, но и несказанно привязать к себе – от него исходила такая удивительная сила, энергия, которая, как магнит, притягивала необратимо к личности этого человека. К тому же, отец Виталий даже в свои семьдесят лет имел необыкновенное мужское обаяние.
Заручившись столь мощной поддержкой, в лице нашей проводницы, идем пить чай. Отец Виталий говорит о том, что очень любит пить чай в поезде и вести неспешную беседу, глядя в окно на проносящиеся пейзажи. Он с удовольствием размешивает сахар в янтарно-крепком чае и невинно отодвигает в сторону курагу, которую я пытаюсь ему подсунуть вместо сахара, вспоминая наказ кардиолога Константина Савватеева. Ну не хочет он ее замечать и ладно. В конце концов, может быть, положительные эмоции полезней правильной еды. ..Батюшка с аппетитом ест пирог с капустой, но особенно ему понравились «гречишнички» - напомнили, так любимые всеми белорусами, драники, к которым он привык с детства в родной Нестеровке.
- А знаете ли вы, что такое – драники? – спрашивает нас батюшка.
- Отец Виталий, я же на них вырос, моя бабушка из Барановичей, - отвечает муж.
- Что вы говорите? Ах, как это для меня важно. А где вы там жили?
- На Коперника в собственном доме бабушки с большим и длинном садом, который выходил другим концом на Лидскую, - рассказывает мой муж. Далее следуют расспросы батюшки, как Влад попал в Барановичи, где он жил до того, почему не с родителями и т.п. … И рассказ отца Виталия о том, что с ним произошло в Барановичах (но об этом чуть позже).
…Здесь я сделаю небольшое отступление для разъяснения, т.к. пишу эти воспоминания еще и для своих детей и внуков. Муж мой, как я уже писала, воспитывался у бабушки с дедушкой (по материнской линии) в когда-то уездном казачьем городке Новохоперске, который стоял на берегу Хопра – притоке Дона. Там он пошел в первый класс, куда его отвели за руку его крестный – Анатолий Ямчинов и тетка моего Влада – Зоя Каховская-Ямчинова.
У ребенка не было ни формы, ни фуражки, ни портфеля в отличии от детей, которых собирали родители.
Однажды Владик прибежал из школы и спрятался за шкаф (там он обычно прятался от наказаний и для размышлений – старинный дубовый шкаф невозможно было сдвинуть с места, а расстояния между ним и стеной как-раз хватало для худенького мальчика, чтобы избежать заслуженной хворостины – он был шустрым и резвым ребенком, со всеми вытекающими отсюда последствиями).
Крестный Анатолий пошел посмотреть, что за странные звуки доносятся из-за шкафа и застал своего крестника, безутешно плачущим. Сердце зашлось у храброго фронтовика, не имеющего своих детей (их с тетей Зоей пятилетняя дочь умерла от энцефалита после укуса клеща, которые в изобилии водились в тех местах, т.к. городишко примыкал вплотную к Хоперскому заповеднику).
- Владик, да кто ж тебя так обидел? – стал выяснять он у мальчика.
- Мальчишки хвалятся своими формами и ранцами и дразнятся, что у меня ничего нет, потому что я – байстрюк. Крестный, я же не байстрюк? У меня ведь есть и мама и папа, только они на важной работе, правда? (Взрослые, жалея ребенка, не говорили ему, что родители разошлись и им не до него – у каждого новая семья и новые дети).
- Крестный, я самый несчастный человек на свете! У всех есть форма и фуражка , а у меня нет! – причитал маленький Владик, захлебываясь слезами.
Я не знаю, отчего взрослым не пришло в голову экипировать мальчика в школу. Но тут крестный Анатолий, как прозрел: «Не плачь, Владичек, будут у тебя и форма, и фуражка, и ранец самые лучшие, я не я буду, если к завтрашнему утру не будет!»
Всю ночь тетя Зоя шила Владику форму и выкраивала фуражку, а крестный делал козырек и кокарду. Проснувшись утром, маленький Владик увидел на стуле рядом со своей кроватью – новенькую с иголочки форму (правда, не из серого материала, как у всех, а из габардина, который где-то раздобыла крестная), новенькую, с блестящей кокардой, фуражку и ранец, который стачал умелец-крестный, также он выковал ему пряжку на ремень, которой Владик очень гордился…
…В Новохоперске обнаружились необыкновенные музыкальные способности мальчика. Дедушка Иван Ефимович Каховский отвел его к местной знаменитости – Раевской (возможно, из рода Раевских, имение которых находилось в десяти верстах от города), которая прослушав мальчика, согласилась обучать его игре на рояле.
- А хочешь ли ты, Владик научиться играть на этом инструменте? – спросила Раевская.
- Не знаю.
- Показать тебе, как он звучит?
И старая дама заиграла «Революционный этюд» Шопена. Когда она отняла руки от клавиш рояля и обернулась – она увидела восторженное и вдохновенное лицо Владика.
- Иван Ефимович, я с радостью буду обучать вашего внука! – сказала она, - начнем прямо сейчас.
Обучение легко давалось мальчику, т.к. он всей душой полюбил музыку – осознанно с первых нот этюда, блестяще сыгранного Раевской. Он рассказывал, как рояль весь дрожал от мощных звуков, и душа его наполнялась небывалой гармонией звуков, радости и света.
Городок был маленький, поэтому Владик бегал к Раевской сам. Но однажды он застал ее в доме дедушки. Она что-то горячо говорила дедушке с бабушкой.
- Иван Ефимович, мальчик необыкновенно талантлив! Поверьте мне! За всю мою преподавательскую деятельность у меня не было такого ученика, Вы должны приобрести для него инструмент, а если не сможете, пусть он приходит ко мне и занимается. Это будущий Бетховен!
К сожалению, занятия продлились недолго (но след свой оставили на всю последующую жизнь Владика): бабушку с дедушкой позвала жить в Барановичи – сестра бабушки – Анна. Или «пани Анна», как они ее величали, т.к. у бабушки Зины с бабушкой Аней были польские крови, а Анна к тому же была замужем за поляком, которых в Барановичах было много, едва ли не больше, чем белорусов, т.к. Барановичи –раньше были городом польским, о чем свидетельствуют католические храмы в городе и окрестностях, в том числе в знаменитом Слониме, где находится Жировицкий монастырь.
Начались скитания мальчика – сначала он жил у тети Зои и крестного Анатолия, потом его взяла к себе вторая сестра его матери – тетя Шура в знаменитое Хреновое, то самое, где выращивали племенных жеребцов. Тетя Шура с мужем были школьными учителями. Тетушка преподавала в начальных классах, а ее муж был преподавателем немецкого языка. Дядю Владик полюбил, а тетю – не очень-то. У той были свои взгляды на воспитание: она никогда не била бедного «сиротинушку», но за любую провинность сажала перед раскрытым окном и заставляла учить что-нибудь из русской классики. Мальчик умолял ее отшлепать его и выпустить погулять, но эти номера с тетей не проходили - характер она имела железный. Так, сидя у окошка и глядя на играющих двоюродного брата и сестренку, муж мой приобщался к великому миру русской литературы, мда.
Но жизнь в Хреновом была по душе мальчику, он уже смирился с теткиной педагогикой, но тут мать неожиданно его забрала к себе в Москву. Там после «теткиных университетов» на него не могли нарадоваться в школе и несколько раз вызывали мать в школу, чтобы похвалить за воспитание сына, и она с удовольствием принимала похвалы, предназначенные вовсе не ей, а ее сердобольной и твердохарактерной сестре Шуре.
Мать с отчимом были мелиораторами. Раиса Ивановна – занимала должность начальника полевой партии, отчим был ее заместителем. Летом они взяли Владика на полевые работы – на природу. Пришлось Владику и шурфы покопать для матушки своей, по которым она определяла состав грунта.
Но, в основном, вероятно, он был нужен матери все таки для надзора за его сводным братиком– грудным Витюшкой. Нянькой он был исправной, если не считать одного единственно случая…
Мелиораторовв размещали на съемных квартирах – попросту в деревенских домах. Дом, в котором жила их семья, поджег кто-то из местных ( удивительно не то, что дом подожгли, а то, что этого не произошло в предыдущих партиях – у отчима был скверный характер – жестокий, вздорный и мстительный. Видимо, этого не произошло из-за матери Влада, которая всегда была душой компании).
Было это 18 мая – на стуле , рядом с раскладушкой Владика – висела новая пионерская форма – шаровары, белая рубашка и галстук с пилоткой, т.к. 19 мая в День пионерской организации , он должен был быть на Красной пощади. .. Ночью его тихо тронула за плечо мать: «Владик, не пугайся, у нас пожар, вылезай в окно и беги зови соседей». Но мальчик спросоня побежал к сеням, открыл дверь и замер на мгновенье – там бушевал огонь, язык пламени лизнул его в лицо, опалив ресницы, волосы и брови.
Он с криком побежал обратно в комнату, мать вытолкала его в окно и сунула ему сверток с Витюшкой… Только когда соседи через некоторое время забрали его к себе , обнаружилось, что Витюшку он держал вниз головой и вверх ногами, а тот преспокойно спал. «Отличился» на пожаре и отчим: они с матерью уже выпрыгнули в окно и бежали к соседям за ведрами, когда тот вдруг вспомнил, что забыл свой партбилет в горящей комнате (что такое потеря партбилета в те времена, думаю, объяснять не дано). Отчим, накинув на себя мокрое одеяло, влез в окно, подошел к стулу, на котором висел его новый пиджак, с достоинством вынул партбилет и свою «краснокожую паспортину», повесил пиджак обратно и вылез обратно тем же путем. «А пиджак?» - спросила жена. «Я и не подумал про него». Вся группа биологов потом потешалась над этими двумя эпизодами.
Благодаря этому пожару, Владика отправили опять к бабушке и дедушке, только теперь уже в Барановичи, где он с небольшим московским перерывом ( очередное кратковременное пребывание в Москве) отучился там и закончил школу. Он с любовью вспоминал свои детские и юношеские годы у бабушки с дедушкой, которые заменили ему отца и мать. Иногда я думаю, что в этом, вероятно, был промысел Божий, т.к. родители его были атеистами и воспитали таких же детей от новых браков, а детство моего мужа, наполненное не только яркими впечатлениями , но и страданиями… верующая бабушка и старый интеллигент – дедушка, повлияли на становление его личности, заставили рано задуматься над смыслом жизни, что впоследствии привело его к вере и священству. Кроме дедушки, настоящим отцом для него стал отец Виталий. О нашем знакомстве с отцом Виталием я напишу отдельную главу, а сейчас надо вернуться к тому утреннему разговору с батюшкой в нашем купе .
…Отец Виталий с удовольствием погружается в воспоминания о своем детстве в Нестеровке в Белоруссии. В Друскининкае же это стало одной из постоянных тем наших разговоров во время прогулок над Неманом. А сейчас он пытал моего мужа:
- Раз вы жили в Белоруссии, значит и драники вам знакомы?
- Конечно, отец Виталий, мне их часто делала моя бабушка Зина. А сейчас Ирина делает. Я их обожаю.
- А как ваша бабушка делала драники?
- Терла на терке картошку, добавляла муку, яйца, лук, чеснок, соль и жарила на сковороде, - делился Влад.
- И у нас также. А «бабку» вы когда- нибудь пробовали? – продолжал батюшка.
- А как же! Это было мое второе любимое блюдо, но его делали реже, - ответствовал мой муж,
- А «бабку» как у вас делали? - не унимался отец Виталий.
- Почти также, как драники, только перемешивали с обжаренным луком и выкладывали в форму для кулича или глиняный горшок, а потом ставили в русскую печку, это что-то !– вкуснятина с хрустящей корочкой! – смаковал Влад.
- А что еще клали в «бабку»? – настаивал батюшка.
- Кажется, я уже все перечислил, не помню, это же бабушка делала, - неуверенно протянул мой муж.
- А вот и не все, а вот и не все! – радостно, как-то по-детски вскрикнул отец Виталий, - а самое главное-то и забыли! А главное, чтобы внутри «бабки» было побольше перетопленных ШКВАРОЧЕК! – победоносно закончил он, - моя мама Христина, такую «бабку» нам на Пасху делала. Ах, какие же там были хрустящие шкварочки!
- Ну, батюшка, - смеясь заключил мой муж, - это уже настоящая ГОРТАНОБЕСИЯ!
- Не без этого, дорогой друг мой, не без этого! Но как же это вкусно, ничего вкуснее не едал! – подхватил батюшка.
- А вот Ирина вам в Друскининкае будет драники делать и «бабку» попробует испечь! – поддразнил Влад.
- О, за драники я ей «спасибо» скажу и в ножки поклонюсь! Но с «бабкой» так не получится – какая же «бабка» без русской печи? – серьезно сказал отец Виталий.
Добавлю, что отцу Виталию кардиолог велел запекать картофель в кожуре – источнике калия, что я и старалась делать в Друскининкае, но пару раз в неделю я все же баловала батюшку драниками – чаще было нельзя, т.к. он так их любил, что ломал всю кардиологическую диету количеством съеденного…
Наконец, за окнами появились пригороды сонного Вильнюса … А вот и вокзал… Выходим из вагона в пасмурное утро – до рассвета еще два с половиной часа. Проводница помахала нам рукой и заверила, что с Наташкой все будет в порядке. Мы вышли на вокзальную площадь. И тут батюшка взял инициативу в свои руки:
- Я сам все найду, я все помню, все-таки я здесь восемь лет отучился, - радостно заверяет батюшка.
Тогда в семинарии учились восемь лет. Отец Виталий учился в Вильнюсской семинарии с 1929 по 1936 гг. В 1936 г. он стал студентом теологического факультета Варшавского университета, где проучился до 1939 г. – пока Польшу не оккупировала Германия. После этого отец Виталий вынужден был вернуться в родную Нестеровку, где стал преподавать историю русской и белорусской литературы, а также русский и белорусский язык.
Мы подходим к Остро Браме , что в переводе с польского – Острые Ворота, а по-белорусски батюшка произнес: «Востра Брама». Отец Виталий взволнованно идет в подворотню и преклоняет колени перед иконой Остробрамской Богоматери.
За несколько лет до этого, мы были в Вильнюсе, останавливались втроем в Свято-Духовом монастыре. Много ходили по городу, но этой иконы в подворотне не видели. Просто не обратили внимания, но скорее всего, мы поднимали голову вверх и смотрели на оригинал Остробрамской иконы, который был хорошо виден через окно, расположенное прямо над аркой, под которой сейчас молился и плакал наш дорогой батюшка. Отец Виталий успел нам рассказать, что православные семинаристы никогда не поднимались наверх в католическую часовню, где находился оригинал Остробрамской иконы, они молились на ее копию, перед которым сейчас он сам стоял на коленях .
Спрашиваю отца Виталия: « Батюшка! Что же , вы так никогда и не видели подлинника Остробрамской иконы?»
- Нет, так никогда и не видел, только фотографии.
- Батюшка, неужели вы не воспользуетесь случаем, чтобы подняться к чудотворной? Когда еще вы сможете сюда попасть… - уговаривала я.
- Хорошо Ирына(так произносил по-белорусски мое имя о. Виталий – ИрЫна), я подумаю. Помолюсь и подумаю.
Оставив батюшку наедине с его воспоминаниями и молитвами, мы стали подниматься по старой скрипучей деревянной лестнице на второй этаж Остробрамской часовни, где был выставлен подлинник иконы, совершенно неуверенные, что нам удастся приложиться к ней и даже помолиться у нее, т.к. еще не было даже пяти часов утра и часовня могла быть закрыта.
И вот, с замирание сердца, мы преодолели последнюю ступеньку и вошли в часовню. Солнце еще не взошло, но икона вся светится золотыми лучами, идущими от многочисленных лампадок и свечей. Никого нет, мы одни перед чудотворной святыней. Мы стали горячо молиться за наших родных и близких, за обретение веры нашим народом в безбожной стране, а еще о том, чтобы Богородица Остробрамская сама призвала отца Виталия, чтобы он потом не жалел, что так и не склонил перед ней голову. .. Не знаю сколько прошло времени, но мы чувствовали себя, как апостолы на горе Фавор - хоть оставайся тут навеки, так тут хорошо нам!
Вдруг начала поскрипывать лестница под чьими-то шагами… шаги все ближе, даже не оборачиваясь, мы поняли, что это отец Виталий. Он все-таки решился и смог подняться, несмотря на свое слабое сердечко! Батюшка остановился перевести дух у деревянных лестничных перил.
- Так вот она какая! – все-таки услышали мы в гулкой тишине его тихий восторженный возглас. Он снова встает на колени - уже перед чудотворным подлинником Остробрамской Богоматери и преклоняет голову, закрывая лицо двумя руками, плечи его вздрагивают от сдерживаемых рыданий. Мы поспешно спускаемся вниз…
- Ирына, не знал, что вы можете быть такой настойчивой, - говорит мне уже на улице отец Виталий осевшим от слез голосом. Я очень, очень благодарен вам, друзья мои, за то, что вы уговорили меня подняться. Мне это было на самом деле нужно. Я получил ответ на свой вопрос.
Мы деликатно не спрашиваем о теме вопроса. Просто идем молча рядом с батюшкой в сторону Свято Троицкого монастыря , где когда-то находилась семинария отца Виталия, не замечая времени…
Но это уже новый рассказ. История Остробрамской Иконы Пресвятой Богородицы, сама Острая Брама заслуживают того, чтобы посвятить им отдельный рассказ, что я и сделаю в следующей главе.
------------------------------------------
фото: Вильнюс. Остра Брама. Вид на Остробрамскую часовню со стороны города. В арку под окном, через которое виден образ Пресвятой Богородицы Остробрамской, хорошо просматривается выход из старого города на вокзальную площадь. Слева внутри под аркой находится та самая копия, перед которой стоял на коленях о. Виталий. Соответственно, когда идешь с вокзальной площади в город, эта икона находится справа.