По осени орехи идут все собирать…
То города традиция, за что их осуждать?
И Филипп наш порядочный пойти хотел скорей,
Но слишком хвор и немощен был старый мистер Рей.
Но с позволенья папы Филипп в вечор пошёл,
Но только не орехи, другое там нашёл…
И вот, ища орехи, вдруг шёпот услыхал,
Под деревом ветвистым он пару увидал.
Узнал он ежечасно влюблённых лица тех,
И овладел всем телом его ужасный гнев.
Рука об ру;ку Анни и Энох там сидели,
Глаза Филиппа серые на них с тоской глядели.
Напрасно слёзы лил он, напрасно багровел,
На поцелуй их сладкий так с жадностью глядел.
Ведь счастье человека, оно так быстротечно,
А горе и обида нас мучить могут вечно…
От счастия с любовью та пара расцветала,
А Филиппу обида внутри всё пожирала.
Но не конец поэме, нет, нет, всё впереди!
Учтивый мой читатель, ты просто подожди.
Then, on a golden autumn eventide,
The younger people making holiday,
With bag and sack and basket, great and small,
Went nutting to the hazels. Philip stay'd
(His father lying sick and needing him)
An hour behind; but as he climb'd the hill,
Just where the prone edge of the wood began
To feather toward the hollow, saw the pair,
Enoch and Annie, sitting hand-in-hand,
His large gray eyes and weather-beaten face
All-kindled by a still and sacred fire,
That burn'd as on an altar. Philip look'd,
And in their eyes and faces read his doom;
Then, as their faces drew together, groan'd,
And slipt aside, and like a wounded life
Crept down into the hollows of the wood;
There, while the rest were loud in merrymaking,
Had his dark hour unseen, and rose and past
Bearing a lifelong hunger in his heart.