Она писала письма и складывала в коробку.
Ни марки, ни адресата на облицовке нет.
Цветы лепестки роняли, гербарий был слишком ломкий –
Она сохранила последний его букет.
Она так писала письма, за строчкой строка ложилась,
Строфа набирала смысл на быстрый темп.
Ни разу не прочитала, ни разу рука не сбилась,
И снова на новый лист наводила след.
«Боль. Снова боль. Еще живей и сильней, чем прежде.
Кусок графита в моей руке.
Тебя больше нет, а я снова в надежде
Беру чистый лист и пишу тебе.
Сон. Снова ты. Словно мы обменялись жизнью,
Почвы холодный слой и любовь к тебе.
Я не кричу, что больше тебя не вспомню;
Тело усохло, а я все живу в тебе.
Ночь. Бледный воск, тает свеч на углу у комода,
Душит копоть огня, и сгоняет седую тень.
Мне до сих пор, до сих пор ничего не надо!
Я прожила еще один длинный день
Ком. В горле ком. Пересохли связки.
Я так и слова вымолвить не смогла.
А все пишу и рву по листу с тетрадки,
И в мыслях почти к душе твоей добрела.
Гул. Тот же гул. Выросли наши дети,
Как вольные птицы расправили крылья – летят!
А я одинокая в поле хромая волчица,
Один шаг вперед – два соскользают назад.
Боль. Снова боль несравнима с живою болью.
Новая строчка, надеюсь, последний абзац.
Я одинокий воющий хроник душой,
Пишу погребленному несколько писем в час»