Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту.
И железные рёбра каркаса
Мёртво схвачены слоем цемента, –
Только судороги по хребту…
В. Высоцкий.
Эта ночь у меня отвоёвана, но не бессонницей.
Нежелание спать оказалось сильнее усталости.
Будто мысль неотступно о чём-то несделанном гонится,
Когда с возрастом чувствуется приближение старости.
На Таганке один-одинёшенек, в сумерках площади.
Отправляюсь туда, где теперь охраняют Ваш прах цветы,
Где застыли на привязи в пене теперь Ваши лошади,
И где в вечном полёте теперь Ваши крылья распахнуты.
Здесь никчемны видения, мысли и звуки,
Но услышать бы слово, замешанное на крови.
Научите меня этой сложной науке –
Я хочу научиться хрипеть о любви.
Здесь досадное Ваше молчанье укуталось полночью.
И на сей раз, как прежде, не сбросить с себя обелиска твердь.
Как всегда, прихожу без цветов к Вам, Владимир Семёнович,
Но в великом и тихом смирении, словно на исповедь.
Изголовье гитарною декой, как нимбом, освечено.
Знать, почётно в России движение к звёздам сквозь тернии.
И блаженны, гонимые веком, но лавром увенчаны –
Та ещё красота-благодать после смерти от черни им.
Сердце стынет и хочется взять его в руки.
Ниспадёт ли с губ обронзовелых молчанья печать?
Научите меня этой сложной науке –
Я хочу научиться о правде кричать.
Вперемежку с народом приходит достаточно сволочи,
Что букеты кладут для того, чтоб попасть в фотографии.
Грех на них обижаться, ей-богу, Владимир Семенович,
Всё равно эти снимки останутся в вечном бесславии.
Нынче стали гитары держать наподобие скипетра,
Выдают на-гора «Золотые хиты» похитители.
И обидно за единомышленника из Санкт-Питера,
Что, не помня родства, вышел в профи – и стал небожителем.
Нестихаема боль от бессилия муки.
Вечный пристальный взгляд начинает меня ворожить.
Научите меня этой сложной науке –
Я хочу научиться сто жизней прожить.
1988. Одинцово.