***
Если есть у писем адресат,
если есть хотя б одна дорога,
если ноги двигаться хотят —
это много, это очень много.
Если есть за далями окно,
если можно мыслью дотянуться —
не темно на свете, не темно,
есть уже причина улыбнуться.
Если есть на свете телефон,
даже если, он не отвечает,
просто знать, что есть на свете он —
это что-то всё же означает.
***
Стоило на время умереть,
чтоб понять, что нет на свете дела
никому ни до моей души,
ни до моего больного тела!
Выключить компьютер, телефон
и увидеть, что никто не мчится
к дому моему, через балкон
не влезает, в двери не стучится,
не спешит бросаться "по следам"
и стихов моих не восхваляет.
Даже "барахло" моё к рукам
прибирать никто не помышляет!
Стоило себя похоронить,
наглухо задернув все пространства,
чтоб понять, что можно и не жить,
но живой при этом оставаться!
Выпить чаю, посмотреть кино,
сочинить стишок про фикус в кадке...
Лампочку зажечь, чтоб не темно,
в ванне полежать...
Да всё в порядке!
ps.Старику фикусу, в кадке у окна:
Листик твой прижму к щеке,
напою тебя, умою.
Не давайся в пасть тоске:
всё в порядке: я – с тобою!
***
Вчера июль — и море по колено,
а нынче по колено белый снег.
Мой подоконник любит перемены
уже второй невымышленный век.
По коридорам носятся мальчишки,
пытаются задеть меня плечом.
А я сижу, читаю будто книжку,
как вроде мне их взгляды нипочём.
Но так же, как и прежде, вижу фигу
и главное читаю между строк.
А снегопад плывёт, неторопыга,
и зажигает пламя губ и щёк.
На залитой румянцем перспективе
ногами поболтать о том, о сём —
располыхались встречные порывы
и вот уже читаем мы вдвоём.
Твои стихи моим стихам опора,
и с точностью совсем наоборот.
И может быть рифмуем разговоры.
А может расстояний топим лёд...
***
В.П.
1.
Давай поболтаем негромко, неспешно:
о чём-то пустячном, беспечном, небрежном.
О чём-то незначащем вовсе для нас,
что мимо ушей, мимо губ, мимо глаз.
Без всяких зачем, почему и откуда,
без глупого счастья и мудрого худа.
Как-будто в Эдеме с тобою стоим
и, ветки сплетя, шелестим, шелестим...
2.
Ты знаешь, в чём беда-печаль:
однажды сильно сдали нервы
и я возникла у плеча:
не из последних, не из первых.
Ты переслушал до меня
про одиночество, измены.
И всех намучился понять.
И уцелели чьи-то вены.
Твоё промокшее плечо
и мой рассказ впитало стойко.
А откровения, бесчёт,
лились полынною настойкой.
Про тяжесть всех моих крестов,
про мрак и гниль каменоломень,
обрывы песен и шагов
теперь ты знаешь!
Если помнишь...
***
С.С.
Доброта наша будит в других ощущение долга:
мол, "плати по счетам", улыбайся, слова говори.
Но одним неохота, другие с рожденья не могут.
Все свободы хотят. Только ты не смущайся, твори!
Для себя. Ты ведь счастлив другим быть надежной опорой,
приголубить, согреть — просто так, по порыву души...
Так комфортно тебе. Да, взаимность приятна, бесспорно,
но она не маяк. Гложет грудь сопричастность — дыши!
Изливайся навстречу любовью, тоскою, заботой.
Поддержи, помоги, сколько хватит умений и сил.
Что без чувства — душа? Что есть сердце — без вечной работы?
Это тема уже не для жизни — для мрака могил...
***
Он не желал делить её с толпою,
хотелось быть опорою и светом.
А может — чем не шутит чёрт — судьбою,
единственным любимым и поэтом.
Но в ухажеры ей не набивался
и в сердце воздыханьями не метил.
Не каждый день навстречу улыбался
и не бросался в чувственные сети.
Он не был в личной жизни одиноким
и ей в морозы было с кем согреться.
И потому, завидев, "делал ноги",
но отставало вслед за ними сердце.
Её губили: искренность, порывы
лететь навстречу падшим и унылым.
Не раз сама летела вниз с обрыва
и денег в кошельке не находила.
О бедах и пороках знал он больше.
Но очередь стоять, чтоб молвить слово?
К тому же время, что ни час — дороже.
Да и чего в ней, собственно, такого?
***
Эти мои восторги
вашему вкусу — пресны.
Так почему, скажите,
мучаюсь угостить?
Что собралО на кухне
нас, разноглядых, вместе?
Что нас толкает горький
кофе часами пить?
И не молчать о разном,
и ничего не слушать,
и за стандартной дверью
лица легко забыть,
чтобы, пройдя по кругу,
снова мусолить души,
в тесной голодной кухне
кофе часами пить?
***
"Медленно войду в чужую жизнь.
Как здесь все порушено у Вас"
/Елена Исаева/
Мимо Вашего дома
омывающим ветром,
настроеньем весенним
потянусь на восток.
Не войду в Вашу жизнь
даже просто приветом,
не вернусь из-за гор
и не лягу у ног.
Будет март и капель
раззолОтит Вам крышу,
прогоняя с ресниц
неразгаданный сон.
Вы откроете
дверь на балкон,
чтоб услышать,
как ликует весна,
рассыпается звон,
как рождается строй
гармоничного лада,
тонких пальцев-лучей
бескорыстный восторг,
как из тёплых глубин
разомлевшего сада
в истомлённые ветки
растекается сок.
Вы откроете дверь
и чувствительным слухом
— в Вас Орфеева кровь,
обмануться нельзя —
Вы услышите,
как спотыкаются звуки
музыкального лада,
катастрофой грозя...
1999
***
Я тебя в свой сон не приглашала,
прошлогодний вытоптанный снег.
На пятиэтажку под вокзалом
из-под алюминиевых век
смотрят отрешённые высотки,
накрывая тенью старый двор.
Я просила памяти короткой,
не встревала в вечный разговор.
Умоляла дать мне шанс забыться,
отдохнуть от мира и себя.
Что тебе за радость снова сниться,
ведь давно полозья не скрипят!
Укатили сани за удачей
да пропали в дымке за углом.
Нет тебя, а я всё плачу, плачу..
И вот-вот задушит снежный ком.
Не пуржи во снах моих без толку,
на подушку тенью не ложись.
Не ищи пропавшую иголку.
Здесь давным-давно другая жизнь.
2010
***
Если бы шаги хранила улица,
то давно б по крыши заросла.
Лишь вчера с тобою разминулися,
а сегодня следа не нашла.
Сердцем тяжела, да не уродина!
И тоска моя не полынья.
Но размежевались наши родины —
ты теперь чураешься меня.
Если бы шаги хранила улица,
завалило б тяжестью разлук.
Может мы на счастье разминулися,
может ты был враг мне, а не друг?
***
Заглохло ухо электронное.
И что осталось на слуху?
Какое "мню" твое коронное,
какие ноты на снегу?
Февральский ветер слижет сумерки,
асфальт смолист и толстокож.
Вот друг для друга мы и умерли,
и ничего не попоёшь.
***
Друг номер семьдесят один,
ты человек не из последних:
в своих ты водах исполин,
да и в нейтральных не из средних.
Пересеченье дней и троп
могло бы выглядеть случайным,
но мир не так устроен, чтоб
закон не правил, хоть и тайный.
Зачем-то нам предрешено
рукопожатьем обменяться
и пригубить одно вино,
в одних похмельях послоняться...
Что ж, в муравейнике толпы
мы узнаваемы друг другом.
Улыбки наши не скупы,
щедры взаимные услуги.
Уютно встретиться в купе
и под зонтом вдвоём не тесно.
Но если гром рванёт в судьбе,
то я тебе признаюсь честно:
что в "блиндаже" моём, увы,
укрыть смогу едва десяток.
Моей души и головы
на всех не хватит,
век мой краток...
***
Мелководье доброты
помутнело от сомнений:
для чего держать мосты
между этими и теми?
Испаряясь на ветрах
недомолвок и упрёков,
тихо чавкает в ногах,
заволакиваясь коркой.
Вот-вот-вот последний пар,
прежде дружеского, чувства
превратится в перегар
интригантского искусства.
Не друзья и не враги —
яд соперничанья в жилах.
Берега былой реки
нынче — оползни могилы.
Прах забытой доброты —
пыль презрения и злости.
Вянут, мучаясь, цветы
и цветут под ними гости:
растравили бездны ран,
оглушили новостями.
Над столом висит туман.
Зреет в пепельнице пламя.
***
Надкусила яблочко раздора,
проглотила сочную слезу.
Терпкий привкус сладких разговоров
патока и мёд не рассосут.
Тошно не до рвоты. Но противно.
Редьки бы сейчас, да полютей.
Речи прошибающей, надрывной,
с "уксусом" и "солью", без затей.
В кухнях, где не пользуются мерой,
и икра белужья, как трава.
Надобно с гурманов брать примеры,
дабы не болела голова.
Рот не открывать на что попало,
обострять на пищу нюх и вкус...
Чтобы радость встреч не приедалась,
иногда полезно рвать союз.
*
"Мне своего бы выпестовать сына,
И мне свои бы выплатить долги !.."
Леонид Филатов
Отпускаю не на ветер —
в Божьи руки отдаю.
Что тебе в моем совете?
Я сама едва стою.
Не могу служить примером,
жалкий опыт однобок.
Жизнь была не то, чтоб серой,
но не выучен урок.
Мне самой ещё учиться
и дурёхой помирать.
Страшно злом тебе случиться,
смысл невольно переврать,
подтолкнуть на прегрешенье,
с толку сбить или с пути.
Я не вправе брать решенья.
А уж пальцем-то трясти,
рисовать тебе маршруты,
ранец в спешке собирать
и считать твои минуты,
и на что-то там плевать —
так совсем дрянное дело!
Разгрести б свои грехи,
приструнить своё бы тело,
за свои отдать стихи.
29.08.2011
***
У вас — уборка вдохновенная
и впереди — приход гостей.
А у меня — тоска нетленная,
что ни минута, то лютей.
Мои несчастья все известные:
я не впервые к вам стучусь.
Салаты в кухне не нарезаны,
заждался яблока ваш гусь...
Но вы открыли, даже большее:
вы руку гладите мою!
Желаю самого хорошего!
Хотите, кофе вам налью?
***
Я тебя освобождаю
от дежурных комплиментов
и в твою избёнку с краю
не врываюсь белым светом.
Лунный блин в твоём окошке
не пеку на звёздном жаре.
Не сажусь на лавку с ложкой,
не витаю в чайном паре.
Не давлю тебе совесть
и моя легка подушка.
Не накручиваю повесть,
не жужжу стихов на ушко.
Не летаю на метёлке,
не болею чертовщиной.
Не плету в твоей светёлке
ни сетей, ни паутины.
Я тебя освобождаю
от улыбок и приветов.
Я в тебе не прорастаю
ни сонатой, ни сонетом.
Мне не надо твоих вёсен.
И зима твоя — свинцова.
В общем, милости не просим.
Ну, и прочего такого.
***
Тошно. Обещались позвонить.
Им неделя — миг: пьяны заботой
о любимых, детях... Зрима нить:
я у них не в первых — в неких сотых...
Во-вторых супруги и мужья
— следом за детьми, потом их "предки".
После братья, сестры и шурья,
псы и попугаи в грязной клетке.
Им купать, чесать, кормить, ласкать.
До меня никак не доберутся!
Нет, я понимаю, не "плевать",
но досуги призрачны и куцы.
Я досуг — не жизнь моим друзьям.
Я не их первейшая задача.
Лучше бы наотмашь, по губам,
чем вот так. И сяду. И заплАчу.
***
Ты говоришь, что я мелькаю в окнах,
невидимых, далёких, незнакомых
спасительным лучом?
И скаты крыш, что где-то грузно мокнут,
вытягивая жителей из дома
угрюмым палачом,
от слов моих вгибаются, размякнув,
становятся уютной колыбелью
под звёздной простынёй?
Ты веришь в стих, в ниспосланные знаки
которые сквозь нас несутся к цели
не просто болтовнёй —
не ради нас, а как частица плана,
во имя вызволения заблудших
из мрака их грехов?
И каждый час затягивают раны,
обиды разгоревшиеся тушат?
Ты веришь в мощь стихов?
Не спорю я, внимаю, но признаюсь,
что думаю и чувствую иначе,
увы, не первый год:
земля моя, как только распрощаюсь,
вослед моим "твореньям" не заплачет
и даже не вздохнёт.
***
Не стесняйся, чаще окликай!
Наверстаю, как бы ни спешила.
Без значенья: водка или чай —
всё с тобою смысленно и мило.
Заведи меня на разговор
о своём: как в зеркале увижусь.
Нас с тобой один взлелеял двор
и в одних мы не были парижах.
Всё у нас, близняшек, пополам!
Не таи сомненья и печали.
Пожурчим и снова: по "камням",
солнышко купать. Ну, побежали?
***
Я отложила книгу в сторону,
уняв волнение страниц.
Я настроение веселое
вплетаю в сумерки ресниц.
А миллионным роем буковок
во мне гудит комок обид.
Но нет желанья их обругивать —
перегудит, перезудит.
***
Место встречи можно изменить,
перейти из зала, где всегласно
вьётся разглагольствованья нить
о высоком, вечном и прекрасном —
в кухоньку, к румяным пирогам.
И без слов, зажмурившись над паром:
дать покой измученным мозгам.
Не дышать любовным перегаром.
Не копаться в смыслах и в стихах,
никаких не взвинчивать вопросов.
Что за радость рыться в потрохах?
Отпустил бы женщину, философ!
Мало ли в твоих сетях мужей?
Бабье счастье — печка и корыто.
Хватит запредельных миражей.
Болтовнёю дом не будет сытый.
Приходите с песнями, друзья,
под мою залатанную крышу.
Только без заумного нытья.
Я глухая. Я его не слышу.
***
Желаю всем, с кем жизнь свела,
кому нелюба-немила,
жить-не тужить премного лет,
нести в душе свой мрак и свет.
Ни на кого не помнить зла.
Удач желаю без числа!
Желаю новых, лучших встреч,
любимых рук, надёжных плеч...
Ушёл из жизни бывший враг
и сразу стало всё не так.
Стал мрачен свет и горек мёд
и память в сердце раной жжёт.
Как-будто часть меня за ним
ушла туда, где он незрим...
***
Я могу пережить, переплюнуть, но...
проживать по капле, тянуть резину,
чтоб ползком в ногах, как в немом кино —
это лучше сквозь землю, скорее сгинуть,
чем вымучивать кадры немых обид
и тупою иглою дырявить память.
Не гожусь задохнуться тобой навзрыд
и оконной геранью себя обрамить.
Мои пяльцы давно приютил чулан:
пауки по канве вышивают шелком.
И не терпит моих ягодиц диван:
чуть присяду и смотрит тамбовским волком.
Так что ждать-дожидаться коня, письма,
ждать у моря погоды, у лета снега
и сходить от глухой немоты с ума —
не по мне. Я прыгунья с шестом, с разбега.
В тридесятое царство? Да хоть сейчас!
Свои сказки сама сочиняю слёту.
А считать отголоски дежурных фраз —
извини, не моя, не моя работа.
***
Я куплю безмятежность минут,
заплатив отвержением слов.
Замолчу, пусть другие поют
про надежды свои и любовь.
Перестану себя ощущать,
тормошить и хвататься за нос.
На губах нарисую печать,
ни в какой не залезу вопрос.
Тишина, тишина, тишина...
Нет надёжнее в мире подруг.
Я вольна, я вольна, я вольна!
Растворился разорванный круг.
Кандалы обязательств сняты,
не должна ничего, никому.
Все дороги светлы и чисты,
только к Богу ведут одному.
Ухожу налегке, без обид,
без оглядок и слёзных "пока".
Жизнь во мне не болит, не болит!
Облака, облака, облака...
***
Что бы завтра не случилось,
ты давно не эпизод,
хоть и не заглавие романа.
Ни приливы настроений,
ни волнения погод,
ни экстракт отвара из поганок —
никакие перемены,
никакое колдовство
не способны вытравить из Лета
кровоток сюжетных линий
и законное родство
тени и пронзительного света.
Как бы там ни изощрялись
времена переписать
случай, обстоятельства и люди:
через топи злополучий
проложил Ваятель гать,
посадил ветлу на перепутье.
Перепачканные грязью,
изможденные ходьбой,
к ней спешили
вытолкнуть друг друга.
Мы однажды разойдемся.
Но останемся судьбой,
даже
если вышвернет из круга...
***
"Движением рук разрываю прогнившие нити."
Олег Денисов
Ряды и ряды. Весь зал, как тетрадка в линейку.
И имя моё сегодня не в первой строке.
А солнце-фонарь, надвинув небес тюбетейку,
вот-вот захрапит на на чьей-то обмякшей руке.
Чуть сумрачен зал. Я — зритель, билет мой оплачен.
Я хлопать могу, могу запустить помидор.
Но хочется мне все сызнова, как-то иначе
не так как вчера. Нить порвана, я не актер.
Свободен от пут прилипчивых чуждых агоний,
смотрю сквозь ряды на сцену, где рушится мир.
Дышу в унисон с партером, а может — с балконом.
Чем выше — бледней вчерашний убогий кумир.
Дышу в унисон? Я снова к кому-то привязан?
Свобода моя – иллюзия. Чей я теперь?
Чья это рука, которой я снова обязан?
О, как же нежна....
Чьи губы вновь шепчут мне:"Верь"?
***
Друзья приходят и уходят,
и не в загробный вовсе мир.
А просто следуя за модой,
меняя уровень квартир,
меняя вкусы и привычки,
меняя взгляды, наконец,
меняя курсы жизни личной,
настройки мыслей и сердец.
И оставляют фильмы, фото,
гербарий писем, семя фраз,
своей невидимой заботой
преображая что-то в нас.
И мы становимся другими,
и в этом новый есть резон.
И по-другому наше имя
звучит с другими в унисон.
Друзья уходят в нас, в глубины,
меняя тон шагов, сердец.
И пишут в нас свои картины,
и отворяют сотни дверц.
И мы уходим вслед за ними
на зов невидимых огней.
Нет, дружба не проходит мимо.
Она, как сок внутри корней.
Она течёт по нашим жилам
и истекает иногда
рисунком, музыкой,
текилой
стихов,
морщинкою у рта...