Его щеночком взяли от соска
Безропотной и безучастной суки,
Она не выла, лишь в глазах тоска
Мелькала сквозь завесу смертной скуки.
К ней подводили алчных кобелей,
Дрожащих от мужского нетерпенья,
И лишь порода не давала ей
Порвать их в лоскуты без сожаленья.
Ее щенок, ее любимый сын
Был отдан за бумажные кусочки.
Его хозяин, важный господин
Купил его для милого сыночка.
Он стал игрушкой, маленький щенок,
Звезда на лбу и фартучек на грудке,
Всегда имел он колбасы кусок
И крышу не в собачьей будке.
Его любовь росла как на дрожжах,
И не было счастливей в мире псины.
Он ранец школьный приносил в зубах,
А вечером нес тапки господину.
Он слышал визг знакомый тормозов
И выбегал навстречу в зной и стужу,
Собачье сердце из своих оков
Готово было вырваться наружу.
Он был своим в квартирке городской,
Он стал своим в особняке богатом,
Он ел филей с тарелки отварной
И ананасы в дорогом шампанском.
Но эти блага он не замечал,
Любя слепой любовью господина,
С таким же визгом радостным встречал
Его давно уж выросшего сына.
Он не заметил старости своей,
Звезда на лбу и фартучек на грудке,
По-дружески лизал его друзей
И радовался каждой грубой шутке.
Он не заметил, как он стал чужим.
Отец и сын, ничуть не сожалея,
Сменили верность и любовь на шик
И жесткий треск блестящего Харлея.
Все чаще слышал он хозяйский крик,
И от побоев все нутро в пожаре,
Но он не усомнился ни на миг
В их доброте и справедливой каре.
Закономерен старости удел.
Сынок нашел решение простое -
Он не страдал, от совести не рдел,
Привез собаку на шоссе пустое.
Он привязал к сосне за поводок
Того, кто рядом был еще малюткой -
Веселый, озорной, смешной щенок,
Звезда на лбу и фартучек на грудке.
Визг тормозов, знакомый запах шин
Навек исчезли в серой дымке утра.
Уехал милый сердцу господин,
Единственный, родной, любимый, мудрый.
Он встал смиренно, приготовясь ждать...
Вот день пройдет - и кончатся все муки:
Уж скоро, скоро будет он опять
Смеяться и лизать родные руки.
Но что такое? Наступает ночь,
Луна плывет меж страшных темных веток...
Он плакал, лаял, выл и рвался прочь,
Но поводок родной жесток и крепок.
И утро снова. Минул сонный бред,
И редкие машины мчатся снова.
Он безразлично смотрит им во след,
Не чувствуя в них запаха родного.
Дни шли и шли... Он никого не ждал,
Бред бесконечный был прекрасно жутким:
Он, ткнувшись в мамин бок, сосок сосал,
Звезда на лбу и фартучек на грудке.