Седобородый старец января,
лингвист душевных ран необоримый,
мне говорил - смотри, опять заря
сердца сжимает у твоих любимых.
А где мои любимый, бог мой,
в каких они причудливых пределах?
Одни, наверно, прячут паранджой
горящее от вожделенья тело.
Другие пьют кипящее вино,
и ноги их так невозможно белы.
А кажется, что это всё давно
сгорело и погасло до предела.
Но всё равно, в сиянье белых лун,
пока живу, имея вид, оснастку, -
одну тебя люблю, как жертву гунн,
или паяц, срывая с лика маску.