Однажды в середине дня на меня внезапно снизошло что-то типа озарения. Взглянув мельком в пыльное зеркало моей ванной, я вдруг обнаружил, что вместо сытого и довольного жизнью кота вижу перед собой какого-то странного, отощавшего и нервно подмигивающего хорька, смотрящего мне в глаза. Это зрелище меня не столько испугало, сколько удивило и насторожило. Да, в последние года полтора я действительно жил в непрекращающемся цейтноте, потому что всё везде вдруг стало разваливаться и рушиться. Я метался от одного барьера к другому, пытаясь хоть что-то сохранить и сберечь, но видимо время такое настало... В итоге, любимая работа превратилась в рутину, а семья – в долг. Я разогнал друзей, которые не понимали моей тоски, и отстранился от семьи, которой я всё равно ничего не мог дать, кроме огорчения. Чтобы отгородиться от проблем, нависших буквально со всех сторон, я окончательно подсел на стихи. Наркотическая привязанность к виртуальной псевдолитературе завладела всем моим мышлением и постепенно заменила собою всё – дом, работу, семью, а также нормальные человеческие отношения. Внезапно я оказался в мире, где всё было очень необычно и перевёрнуто с ног на голову... Этот ненормальный мир впрыскивал в мою кровь какой-то одурманивающий яд, и я, как подопытная крыса, бр-р-р, давил лапой на кнопку с надписью "Удовольствие" всё чаще и чаще. Надо ли говорить, что с каждым разом давить на неё приходилось всё сильнее. Скоро я начал тратить больше, чем получать. Жизненная энергия вытекала из меня не только днём. Это происходило и ночью, потому что расшатанный мозг не мог больше справляться с мыслями, отделять одну от другой, и они шли сплошным потоком, разорвать который не представлялось никакой возможности. Я писал всё больше и больше. Прозаические тексты шли через меня сплошняком, и всё, что мне оставалось, это только успевать записывать. Труднее было со стихами. Когда-то я входил в состояние поэзической эйфории легко, но на фоне хронической усталости оно стало трудно уловимо, и я начал подменять его писательской привычкой, в результате чего в стихах становилось всё больше паранойи и всё меньше поэзии. Когда вдохновение иссякло, я всё ещё продолжал писать по инерции, но это больше не приносило мне удовольствия. Наркотик без удовольствия – что может быть хуже! Мой мозг начал бунтовать. Неудовлетворение накапливалось, нарастало как снежный ком. Чтобы хоть как-то это остановить, я занялся самолечением, но в условиях отсутствия необходимых энергетических запасов медитация усыпляла, а йога изматывала так, что я не только ничего не мог придумать и сотворить, но и с трудом передвигал ноги. Я совершенно не заметил, как и когда начал превращаться в хорька - то ли сразу, как только увлёкся псведолитературной наркотой, то ли позже, когда всё моё существование стало для меня мучительно. Тогда мне казалось, что это я сам сторонюсь людей, потому что они постоянно тревожили моё одиночество и мешали думать, но теперь, когда я увидел в зеркале озлобленного зверька, я осознал, что это не я, а люди начали сторониться меня - настороженного и загнанного существа, способного при попытке приласкать вцепиться в руку. Конечно я неоднократно пытался вернуться в прежнюю свою шкуру, но у меня ничего не выходило. Мой разум почти бездействовал, а тело выдавало кульбиты. Меня захлестнули эмоции, и окружающие всё чаще и чаще указывали мне, намёком и прямо, на нездоровый цвет лица и прогрессирующую неврастению. Но я только отмахивался – пошли вон, надоели… Когда состояние моё дошло до ручки и я начал пугаться возможного неконтролируемого поведения, внезапно сработал молчавший до этого инстинкт самосохранения. Наверное он, наконец, среагировал на что-то, а может быть настал тот самый исторический момент, когда пришла пора остановиться и всерьёз задуматься, что и как делать дальше. Единственный выход из сложившейся ситуации возник в голове сам собой. Я решил вернуться в прежнюю точку возврата - туда, где я улыбался во весь рот, где всё было хорошо и где у меня были друзья, любимое дело и любимая семья. А теперь...
Смейтесь, дорогие мои, потому что всё, что я сейчас пытаюсь рассказать –не более чем театральная поза, очередной неадекватный кульбит. Но тем не менее ружьё уже выстрелило, потому что низы, как говорится, не могут, а верхи не хотят, потому что так необходимо по роли и потому что меня до ужаса пугает сцена… И пусть маэстро призывно шуршит новым сценарием, привлекая всеобщее внимание... Я знаю, что для меня там нет ни одной реплики, ни одной интересной роли... Партер зевает, галёрка щёлкает семечками... Я отвешиваю поклоны в зал, мечтая, как в детстве, сбежать отсюда на все четыре стороны, а лучше домой - на месяц, на полгода,на год, а может быть - навсегда.