Лето. Неман.
Июнь двенадцатого года.
В ночи недобрый демон.
Стоит у нашего порога.
Войска, к границе подходя,
Тут начинают переправу.
Но кто, же их позвал сюда?
И кто на это дал им право.
Кто взял такую смелость?
Судьбу народов разрешать.
Кто проявил такую дерзость:
Войну России объявлять.
Да, вот и он.
В треуголке, небольшого роста.
То был – Наполеон,
Здесь, оказавшийся непросто.
Он, мечтавший править миром,
Еще, наверно в колыбели.
Теперь, для многих став кумиром,
Упорно шел к заветной цели.
И он полки свои водил,
Не зная отдыха и лени.
И наконец, пред ним,
Европа стала на колени
А он, уверовав в свой гений,
Остановиться уж не мог.
Пока его уже победы.
Ему же подводя итог,
Удивлять уж перестали.
Он, даже выбил на медали,
Как будто с богом мир деля:
«Тебе небо – мне земля».
Вот на земле уже Россия,
Лежала на его пути.
Она его давно манила,
Он должен был ее пройти.
С собой шесть сотен тысяч,
Он вел, чтобы мечом,
Еще одну победу высечь,
На камне подвигов своем.
У нас вначале,
Его две армии встречали.
Но нападения не ждали,
И потому порознь стояли.
И большей, первой,
Министр командовал военный.
Генерал Барклай-де-Толли.
Он был шотландской крови.
Но дело знал свое исправно,
За что ему мы благодарны.
А во главе второй –
Суворова любимый ученик.
России пламенный герой,
Был, также прост, как и велик.
Для ратных подвигов рожден.
Любимец и солдат и знати,
И говорили – «бог-он-рати».
Иль просто князь Багратион.
И было уж побед немало
У боевого генерала.
Наполеон не дать стремился,
Двум армиям соединиться.
Чтоб, если можно окружить,
Поодиночке их разбить.
Багратион, искусно миновав удара,
Барклаю двинулся навстречу.
Врагов наскоки отражая,
И угощая их картечью,
И вот в Смоленске удалось,
Объединить нам наши силы.
Но все равно пришлось,
Нам отступить во глубь России.
Хотя войска горели,
Желаньем сразу в бой.
И как один хотели,
Пожертвовать собой.
Но только лишь Раевский,
Остался с корпусом в Смоленске.
Чтоб армиям отход прикрыть,
Французов здесь остановить.
И с честью выполнил свой долг.
И даже больше, чем бы мог.
Шел впереди перед полками,
За руки вместе с сыновьями.
Барклай, не мог решиться боя дать.
Приказ давал все отступать.
И ропот шел уже в войсках.,
От генералов до солдат.
Пора бы, точки все расставить.
И вот, решалось в это время,
Кто мог бы армию возглавить.
Кто потянул б такое бремя.
Кто смог бы победить французов,
Своим бы опытом, умом.
И вот командующим – Кутузов
Назначен был царем.
Кутузов, одноглазый старец,
В нем столько качеств сочеталось:
И дипломат, и полководец,
И пусть немного царедворец,
Зато, в войсках любим.
С кем побеждать нам, как не с ним.
И мог он, как никто другой,
С французской совладать чумой.
Сорвать Наполеону блиц.
Тем паче, что за Аустерлиц
Должок отдать он не успел.
И вот вернуть его б хотел.
И с ликованием войска,
Встречали старика.
И пусть они и отступали,
Теперь уж не роптали.
Хотя, уставши отступать,
Готовы бой французам дать.
Да и куда ж идти.
Москва стоит уж позади.
Москва, недавняя столица,
России гордость и краса.
Ну, как же за нее не биться,
Так неужели посрамимся.
Не отдадим тебя Москва.
Да и куда ж годиться,
Без боя отдавать столицу.
Иссякло армии терпенье.
И нет к французам сожаленья.
Добраться только бы до них,
Пускай отведают наш штык.
Но и французы – не подарок.
И тоже рвутся в бой.
Хватит с них походных чарок,
Пора бы тоже на покой.
Поход обещан им последний
И вот они уж в нетерпенье,
Давно уж боя ждут.
Они пришли проверить силы,
А не смотреть на наши спины.
Они конечно тоже злые,
Что задержался так поход.
Ведь, им давно уже внушили:
Их впереди победа ждет.
Но вот и найдет компромисс.
Нашли то поле где дано,
В смертельной схватке нам сойтись.
И было то – Бородино.
Бородино, вот поле славы,
Где каждый был герой.
И внес свой вклад немалый
В незабываемый тот бой.
До боя нужно же пока,
Расставить правильно войска.
Кутузов – справа
Поставил армию Барклая.
В центре, поставили редут
Командовал Раевский тут.
Его была там батарея.
Опасней было же левее.
Открытое там было поле,
Ждать нужно здесь исхода боя.
То был наш левый фланг.
Кутузов знал, куда ударит враг.
Вот, где начнет Наполеон,
Своим солдатам рыть могилы.
Но там стоял Багратион,
И это нам удваивало силы.
И вот лишь только рассвело,
Туда и двинули французы
Полков несметное число,
Под марш своей военной музы.
И под удары барабанов,
Пошли за строем строй.
И загремела канонада,
И начался тот бой.
Французов первые ряды,
Мы сразу встретили в штыки.
И первый натиск отразив,
Их пыл немного остудив.
Мы дали им понять,
Побед им легких не видать.
На каждом метре шла борьба.
Скрестилась шпага с шпагой.
Звенел тут штык об штык.
И смелость билась здесь с отвагой,
Герой рождался каждый миг.
Французы славно наседали,
Не привыкать, им быть в бою.
Но ведь и наши, то видали
Победы на своем веку.
И с каждым часом,
Все жарче, жарче становилось.
И только мертвых массы,
Все больше на поле ложилось.
Да, тут коса нашла на камень,
И высекала дым и пламень.
Да так, что от огня,
Уж становилось иногда
Дышать порой невмоготу,
Что там в аду.
Наверное, по божьей воле,
Был ад в тот день на поле.
Как будто волны бы о скалы,
Все время бьются без устали,
Но оставляют все как есть.
Вот, так же было здесь.
Никто, ни в чем не уступал.
Насмерть только лишь стоял.
Не нравилось Наполеону,
Что до сих пор успехов нет.
И что его напору,
Достойный дали тут ответ.
И скольких уж врагов разбивший,
Он, гений – император.
Пол Европы покоривший,
И здесь, хотел быть триумфатор.
Но рано думать о победе,
Когда сражение в разгаре.
Да и противник, в самом деле,
Как никогда еще в ударе.
Немного был в смятеньи,
Своих не узнавал он храбрецов.
И ждал, уж в нетерпеньи,
Когда уже, в конце концов
С победой маршалы вернутся.
Но лишь от маршалов гонцы,
Во весь опор несутся –
«Чуть-чуть и наши молодцы
Сомкнут уж русских. И победа».
Да все слова, а где же дело.
На деле, явно все иначе.
И император видит, зрячий.
Да, весть не та,
Но что тут скажешь.
И не понять, чья тут вина,
Кого уж тут накажешь.
Наполеона ж окруженье,
Стояло тоже в нетерпеньи.
И ждали, ну когда,
Их император, как всегда,
Перчатку снимет, оголив ладонь.
И скажет - «Гвардию в огонь».
И порывался уж не раз,
Отдать он гвардии приказ.
Но каждый раз опять садился.
Он так на это не решился.
Не раз, наверное, потом,
Он сожалел еще о том.
А чуть поодаль от французов,
За боем наблюдал Кутузов.
В трубу, осматривая поле,
Он видел все, как на ладони.
Гонцов повсюду рассылал,
Что, где творилось, знал.
Знал, что под Барклаем не одна,
Убита лошадь уж была.
Но у него, не так тревожно,
В других местах, вот было сложно.
И что Раевский, как хотели,
Нанес своею батареей,
Врагу немыслимый урон.
Что ахнул аж Наполеон.
Хоть сам, уже и был,
Он на пределе своих сил.
Стоял, как лев за свой редут.
И что французы все идут,
И будут на него идти.
Другого нет у них пути.
И знал, что численность в войсках,
Редеет прямо на глазах.
Как надо, все идет пока,
Но левый фланг тревожил старика.
Семеновские флеши,
Не дали б только бреши.
Их столько раз французы брали,
Но наши снова отбивали.
И не отдали б никогда,
Вот, если б только не беда…
***
«Идет баталия давно,
На месте бьемся в иступленьи.
Но выжить тут, кому дано,
Тот ждет приказа в наступленье.
И вот, похоже, час пробил.
Наш генерал, нас кинет в бой.
Вот он в седло вскочил,
И шпагу вскинул над собой.
Осталось лишь команду дать.
Но разорвалось вдруг ядро.
Он это даже не успел понять,
Как осколок вонзился в бедро.
Но он остался в седле.
За коня удержась, как сумел.
Даже тут, он себе,
Изменить ни за что не хотел.
У него было много смертей.
Но она ведь сильней, чем отвага.
И упал он на руки друзей,
И старинная выпала шпага.
Смерть, не благосклонна ни к кому.
Такое уж не раз бывало.
Осколок послан ей ему,
И любимого нет генерала.
Дрожь пошла по руке,
Будь в ней шпага иль штык.
И солдаты застыли в броске.
И победный не слышен уж лик.
Ну, какая теперь тут атака!
Тут бы слезы сдержать,
Потому что, уже не видать,
Нам победы сегодня, однако».
***
Но, несмотря на все потери.
И гибель многих генералов.
Все ж выстоять сумели.
Мы этот бой кровавый.
Мы показали Бонапарту,
Что значит русский дух.
И что готовы завтра,
Мы снова биться тут.
Спустилась ночь над полем боя.
Неслышно больше пушек воя.
И в непривычной уж тиши,
По местам все отошли.
Взошла луна, как смерть бледна.
И осветила мертвые тела.
Насколько видит глаз вдали,
Все тут в телах и все в крови.
Но если б мертвые одни,
Там ведь живые быть могли.
Не каждый ведь убит.
Их столько там,
Кто без сознания лежит,
Кто встать не может из-за ран.
Ужасно кладбище людское,
Тут, дело непростое.
В бою иди коли.
А тут, поди, ты разбери:
Где мертвый, где живой,
Где свой, а где чужой.
От крови красные мундиры,
Тут у противников едины.
Остыла ненависть немного,
И так уж прогневили бога.
Наверно можно ведь понять,
Противник, коль солдат.
Солдат, солдатом остается,
И пусть противником зовется,
Он выполняет приказанье.
Тут и вина и оправданье.
На поле стоны,
В небе птицы.
При виде крови
Воронье кружится.
Навечно в памяти людской,
Останется тот бой.
Пока войска стоят не отходя.
Но вот, немного погодя,
От Москвы недалеко.
В Филях идет совет.
И там, один вопрос всего,
И нужен лишь один ответ.
Давать еще одно сраженье,
Иль пересилив униженье,
Врагу Москву оставить.
Но армию, при этом сохранить,
Потом дела поправить.
И вот, решили отступить.
Наполеон себе не изменил,
И миру тут же объявил:
«Победа. Как всегда».
Одержан за столицу бой.
Да кабы знал тогда,
Что он подавится Москвой.
Недобро, с самого начала,
Москва, его встречала.
Ему, еще так не сдавали города.
Никто не нес ему ключей.
А сам, когда вошел туда,
То не увидел москвичей.
Закралась в душу тут тревога,
Он встречи, здесь не ждал такой.
Его, почти что полубога,
Тут перепутали с чумой.
К царю направил он послов,
О том, что мир принять готов.
Грозя пойти на Петербург,
Отказ получит, если вдруг.
С волненьем он ответа ждал.
И все наверно понимал,
Хотя понять было несложно,
Что скоро будет поздно.
И перемирья требовал тотчас,
Но получил отказ.
И наблюдал он из окна,
Как от безделья и вина,
Редели армии ряды.
О, сколькие его труды,
Москва, тут поглощала.
Но, а сама пылала.
И уж не верилось, то как-то,
Что в месте том совсем недавно.
Москва стояла горделиво,
И величава и красива.
Как мрачен, стал Наполеон.
Подавлен и унижен он.
И видел, как довлеет рок,
Но сделать ничего не мог.
Ведь в этой проклятой России,
Он был бессилен,
Как никогда бессилен.
И уж задумался не раз,
О той стране, где был сейчас.
«Что за народ, что за страна?
Свои сжигают же дома.
Крестьяне, даже крепостные,
И те хватаются за вилы.
Тут против стало все и вся,
Что за народ, что за страна.
И даже русская зима,
Удар ему свой нанесла.
Не понимал, он что случилось.
Он раньше этот мир делил,
Теперь же все переменилось.
Он мира сам уже просил.
Но тщетно было все, увы.
Вопрос о победителе стал ясен.
И вот, он вышел из Москвы,
С позором двинув восвояси.
На Юг, хотел было пойти,
Что бы солдат своих вести,
Войной ее тронутым местам.
Но где уж там.
Он с нашей армией окрепшей,
И раньше сладить не сумевший.
Теперь, да видит бог.
И вовсе справиться не мог.
Не в силах уж сопротивляться,
Своей он участи поддался.
Свернув на разоренные места,
Где раньше армия прошла.
Обрек ее он на голодный мор,
Смертельный подписав ей приговор.
То зрелище неповторимо,
От армии непобедимой,
Брели несчастные остатки.
К себе во Францию домой.
Но гибли все ж в неравной схватке,
Они тут, с русскою зимой.
Уже ни золото, ни слава,
Давно их не прельщала.
У них одно желанье было:
Согреться и поесть.
От голода и холода погибло,
Их, столько, что не счесть.
Вот так, бесславно и с позором,
Сей, завершился тут поход.
Но нам он столько дал героев,
Как ни один доселе год.
Нам не страшны наполеоны,
Та участь ждет любой поход.
Мы не пойдем к ним на поклоны.
И наш не одолеть народ.
Он терпелив, но не всегда,
Терпенье лопнет и тогда…
Нам не страшны наполеоны.
Народа не было смелей,
Какие б ни были невзгоды.
Нам только умных бы царей.