С Надымских мест лишения свободы,
Зэка Зернов спеша шагал домой.
Туда где мирно спали пароходы,
Прибившись плотно к берегу зимой.
Снежок валил сухой, мороз не сучил,
Февраль сдавал законные права.
На уши шляпу, глубже нахлобучив,
Вдыхая волю, резво шёл зэка.
И вот она любимая пивнуха,
Как часто раньше, здесь я зависал.
Здесь и случилась эта заваруха,
Та, за которую, пятнарь мотал.
Как и тогда, пред ним сейчас картина,
Колдырь в умат, не вяжет пары слов.
В упор Зернову, «Слышишь, ты чертило!
Мочить вас буду, гадов без пантов».
Зернов по жизни, парень очень бойкий,
Сказал ему: «Отец, фильтруй базар».
И отвернувшись, молча к барной стойке,
Пивка и воблы скромно заказал.
Колдырь ушёл, но видно недалеко,
И стал покорно парня поджидать.
Он только что откинут после срока,
Ему на воле нечего терять.
Когда Зернов, насытясь тихо вышел,
И только-только закурить успел.
«Здорово, фраер» за спиной услышал,
И с финкой в животе на землю сел.
Когда в глазах немного просветлело,
И жар в груди, немного вроде спал.
Оковы боли отпустили тело,
Он рукоять ладонью своей сжал.
Рванул от боли резко побледневший,
И прохрипел «Ну что ж ты, сука, так.
Ведь ты мастак в мокрухи, знаю, грешный»,
Но тот ушёл, не осознав просак.
Потом прошло в лечении много время,
Пока он раны всё же залатал.
И вдруг глазам, своим в упор не веря,
Он колдыря, того вновь повстречал.
«Здорово, фраер» тот же наглый гонор,
Рванул крышняк, и вспыхнули глаза.
А дальше помнит только чёрный ворон,
Труп колдыря и всюду мусора.
Пятнадцать лет, немой глухой неволи,
И вот пред ним любимый край родной.
Да только там, где раньше было поле,
Теперь воспарял, микрорайон большой.