На город вечер опустился,
Сквозь облака луна глядит,
Под аркой дома притаился
В греховном помысле бандит.
Он выжидает и бодрится,
Глаза сверкают, как хрусталь.
И лунным отблеском искрится
В руке отточенная сталь.
Кто ж станет жертвой, что забьётся
В сетях бандитских мотыльком?
Кто будет тем, кому придётся
Расстаться с толстым кошельком?
Торгаш ли будет то удалый?
Весьма богатая вдова?
Жених ли чей-то запоздалый?
Иль, пусть, хмельная голова?
Кто б ни был он, то безразлично,
Лишь у него б имелся грош
Да гардеробчик поприличней.
Тогда уж – стой! И к горлу – нож.
Однако, время пролетает,
Уже пробил полночный час,
Нет никого. Надежда тает.
И загрустил разбойный ас.
Но, чу! Глядит: в ночном муаре
Фигурка женская видна.
В плаще до пят – как в пеньюаре –
Шагает в полночи одна.
Лицо сокрыто капюшоном –
От глаз ли ради куража.
Проходит рядом, под балконом –
На расстоянии ножа.
Ну! Вот он миг! Ещё мгновенье…
Рука сжимает рукоять,
И сиплым голосом из тени
Он в спину ей кричит: «Стоять!»
Она ничуть не испугалась,
Сказала тихо: «Я бедна.
Бедна, хоть плачь». И рассмеялась.
Да так, что вздрогнула луна.
Во мраке молния сверкнула,
Загромыхали небеса
И под полой плаща блеснула
В ночь смертоносная коса.
«Ну, что? Я жду. Давай, разбойник!
Чего стоишь? Окаменел?
Смелее, будущий покойник,
Вещай! Чего ты там хотел?»
И, захихикав ядовито,
Смешком ехидных озорниц,
Она уставилась в бандита
Пустыми дырами глазниц.
А тот, лишь губы в кровь кусая,
Как завороженный шептал:
«Не тронь меня! Чур! Сгинь, косая!»
И «Отче наш…», дрожа, читал.
Смерть возмутилась: «Прогоняешь?
Ужели так боишься нас?
На помощь Бога призываешь.
Зачем? Что б он от Смерти спас?
Ты, глупый, Господа не трогай,
Его давно ты прогневил,
Я ж мимо шла, своей дорогой,
Ты сам меня остановил.
Небось, подумал: Вот красотка!
Идёт ко мне на огонёк…
И гнусно делал уж намётки,
Забрать не только кошелёк.
Ведь так же было, дурачина?
Чего молчишь? Глаголь, чудак.
Ответь уж… «доблестный» мужчина,
Я всё же… дама, как-никак».
Но, всё на свете проклиная,
Мужик промямлил только, лишь:
«Да, что сказать уж и не знаю.
Всё было так, как говоришь».
Смерть рассмеялась: «Ну, так делай –
То, что хотел: давай... люби…
Чего вдруг стал такой несмелый?
Смелее! Пыл свой не губи».
И, сбросив плащ, косу отставив,
Поймав луны холодный блик,
Скелет свой бликом тем, оплавив,
Ему явила женский лик:
Доступный, чувственный, прекрасный,
Манящий, томный, неземной.
Сказав с улыбкой сладострастной:
«Иди ко мне!.. И будь со мной…»
И ночью лунною под аркой,
Пополнив счёт греховных дел,
В любви неистовой и жаркой
Разбойник Смертью овладел.
И в тот же миг на всей планете,
У всех беременных матрон
Родились мёртвыми их дети,
Родившись, лишь для похорон.
И каждый муж, "надравшись" в стельку,
С досады зло бубнил мольбу,
Пинал, пустую колыбельку
И клял отчаянно судьбу.
Меж тем, пока во всех несчастьях
Родитель долю поносил,
Сжимая Смерть в своих объятьях,
Бандит деньжонок попросил.
И всё!.. Окончилась забава!..
Увидел он в своих руках –
Большого скользкого удава...
С холодной яростью в зрачках.
Тупая тварь, нацелив рыло,
Обвила кольцами его
И, зашипев, глаза закрыла
От удовольствия сего.
А рядом, смыв ночной росою
Любви хмельную круговерть,
Смеясь во тьму, в плаще с косою,
Стояла ласковая Смерть.
Редела ночь. Всходило солнце,
Купаясь в утренней заре.
Бандита, нож и... два червонца
Нашли собаки во дворе.
(картинка из интернета)