Судьба Лолиты

Борис Чечельницкий
В. Е. Пугачу, с гигантским уважением.

               Судьба Лолиты
 
Я – Доли, по паспорту Скиллер.
Брюхата и нос конопат.
А отчим – растлитель и киллер,
Поэт, парфюмер, психопат.

Сват Март ли – не важно, иль кум Берт –
Нимфеток в предгории Альп.
Забрался расчетливый Гумберт
К мамаше под юбку и  скальп.

В глухом, захолустном  Рамсдэйле
Птенцы выпадают из гнезд…
Вдоль трассы мотели, мотели.
Два года под сенью их звезд.

Где звезды? На сцене? На небе ль?
На вывеске две или три?
Ложись на скрипучую мебель.
И зенки подушкою три.

С чего этот Гумберт так весел
И ржет, точно мерин гнедой.
Тушил бы огонь своих чресел
Под душем  холодной водой.

- Je t'aime – говорит –  Карменсита…
Я словно клаксоном – «Би-би» –
Два бакса сними с депозита
И хоть на китайском люби.

Бывало, безумный кочевник.
Запив алкоголем харчи,
Притащит мне в койку учебник
И скажет: «Лолита, учи».

Мол, важно для всех поколений.
С любовью, мол, мы погодим.
Мол, суть временных умалений
Откроет нам Пугач Вадим.

А я обомлев с перепуга
Чего-то понять не могу;
– Два бакса на мультик и Пугач
Возможно осел бы в мозгу.

Не хуже любого оксида,
Что помнит пробирки стекло.
Сдалась мне его Карменсита.
Я – Доли. Я даже не Ло.

Здесь уйма ночных насекомых.
Тащи  в свой паучий альков.
За пестрым следи косяком их
И бабочек и мотыльков.

Пока  не сдаются в утиль те
Мой остов сведет до руин,
Плешивый развратник Куильти,
Споив и вколов героин.

Мой взгляд помутился не зоркий
И стал чересчур близорук,
Но я ускакала от оргий
И липких, трясущихся рук.

Жить страшно на западе диком.
Я высохну, словно цукат,
А муж мой…  Зовут его Диком.
Вот только он не Адвокаат.

Всю жизнь мою всмятку раскокав,
Глумясь, как жестокий вандал,
Ни цента не дал мне Набоков,
А Пугач – поэт – он бы дал.