* * *
Белые ночи Центра –
с серёжками ольхи на кружевном небе,
с сиреневой радугой фонарей...
Балкон прилепился к доходному дому
еще до забытой ныне всеми революции
и ждёт, трепеща баллюстрадкой,
и ждёт, пока растает снег,
пока растает
очередной новый век.
Десять вечера.
Никого.
Ноябрь или март – непонятно.
(Прав был Гоголь).
Дети азартно роются
в глубинах мусорного контейнера.
Больше – никого.
Ноябрь – или март...
В Скатертном на крышах
уцелевших особнячков
под белёсым искусственным небом
белыми кошками растянулись
пятна снега.
А на Садовом,
то есть на Чайковского,
ну то есть на Новинском,
перед хайтековским дизайнерским салоном
(в витрине – кристаллы стульев-переростков)
шесть фонарей застыли:
концептуально не горят,
зато увиты гроздьями
лилово-розовых шаров:
воздушных, но чугунно-неподвижных,
с налипшим снегом на щеках.
Двенадцать.
Над проспектом,
сияющим, безлюдным
(Калининским, теперь – Новоарбатским),
все ходят, ходят в вышине, пересекаясь,
три луча (меча?), –
и блики их, переливаясь, пробегая, исчезая,
обшаривают башню –
ту, где я жила...
И страшен вид такого Центра мне –
в начале марта
тысячелетья третьего,
в белёсую, чужую, неземную,
в сиренево-хайтековскую
ночь.
2003