Дверь захлопнулась за мной -
и вселенная кончилась.
В двадцати пяти шагах
я не вижу кормы.
Тьма такая, что в карман
в пору очи класть
на ближайшие часы
беспробудной зимы...
Зимней ночью старый сейнер,
проходя у кромки суши,
продвигается на север, -
к одиночеству и стуже.
Что его туда так манит?
Может быть, металл презренный,
или край земли в тумане,
или певчие Сирены.
Те, что петь сюда приходят
на вершины скал отвесных,
а под ними хороводят
нереиды в сонных безднах.
И невесть какого чёрта
тьма от нас ещё здесь прячет -
вот один из них у борта
бледным призраком маячит.
Бесприютный дух ли это
увязается за нами,
что века, из лета в лето
здесь витает над волнами?
В мире, богом позабытом
чем он движим? Что он хочет?
То баклан летит с визитом -
белый гость из чёрной ночи.
Ты ко мне? Ну здравствуй, птица!
Приземляйся на планшире,
расскажи мне, что творится,
там, в далёком вашем мире.
Я ведь знаю - ты оттуда,
от ушедших поколений,
проживающих нехудо
в бухте Праведных Селений.
И занёс тебя на землю
путь, известный только птицам
из страны, где мирно дремлет
ангел с удочкой над Стиксом.
Ты видал Харона с тряпкой,
лодку моющего с мылом,
Сатану на грядках с тяпкой,
посиделки с Гавриилом.
Ты скажи - меж дел житейских
там о нас не вспоминают?
На просторах елисейских
кто-то ждёт меня, я знаю.
Только ты спешишь, я вижу,
снова скрыться в ночь из виду?
Вновь дела тобою движут...
Ну, лети. Привет Аиду.
Пусто в мире неуютном -
нету больше птиц усталых,
и Сирены не поют нам
на чукотских чёрных скалах.
Уплываают духи, черти,
привиденья и картины, -
всё, что создал я на тверди
уносимой в море льдины.
Ни души - опять один.
Хватит, свету дай, господи,
подними завесу тьмы
над далёкой чертой...
Но не слышу я ответа
в кильватерном шёпоте,
лишь вдыхваю чёрный воздух
над чёрной водой.
1997 г.