Коан

Орагда
Однажды с высокой горы близ Киото
спускался монах молодой в кимоно-то.
Мотивчик насвистывал он пустяковый, 
монах был, по правде сказать, бестолковый –
о праздниках, танцах и фруктах на блюде
он больше мечтал, чем о Дхарме и Будде.

Навстречу ему самурай приближался.
Монашек к обочине, было, прижался –
Монахи боятся встреч с самураем,–
от них никогда не бывает добра им.
Хотел он скорее бежать с того места,
но был остановлен решительным жестом.
         
          Грозен вид его и жуток –
          самурай не любит шуток;
          меч на поясе его
          громыхает о доспехи –
          он с пути со своего
          устраняет им помехи,
          а на бляхе на груди –
          злобный тигр на эмблеме,
          лук и стрелы позади,
          и рога блестят на шлеме.

И вот, над монахом нависнув утёсом,
к нему самурай обратился с вопросом:
«Постой-ка! Ответ мне немедленный нужен:
где ум в человеке – внутри иль снаружи?»

Монах, заморгав и закланявшись часто,
выставил глупость ему напоказ-то:
«Ах, господин, ваш вопрос очень труден,
а я недалёк и умом очень скуден,
об этом мне думать не доводилось,
простить я  прошу меня Вашу Милость!»

Тогда самурай продолжает экзамен.
Часы он песочные ставит на камень.
«Ну что ж, – говорит он, – умом  ты не светел.
Даю тебе время, чтоб ты мне ответил:
Как может лягушка съесть целую цаплю?
Живым тебя, если ответишь, оставлю,
а если ты мне не ответишь, любезный,
тогда ты отведаешь меч мой железный!»

          От такого обращенья
          очень скверны ощущенья:
          потерял монах дар речи,
          побелел монах по плечи,
          заблестел  монах от пота,
          проняла его икота,
          руки, челюсти и мысли
          онемели и отвисли –
          вот комедия во вкусе
          беззастенчивого буси!

Он меч свой из ножен ручищами тащит,
топорщит усищи, глазищи таращит,
смеётся злодей над несчастным страдальцем,
острит остриё и пробует пальцем,
глядит, как рассечь ему лучше монаха,
покуда монах весь трепещет от страха!
Давай же, монашек, мозги поднатужь-ка:
ну как может цаплю скушать лягушка?
Но спутались мысли, он думать не может,
бежать с перепугу не может он тоже,
лишь крутится фраза в уме, как вертушка:
как может лягушка?… как может лягушка?…

              Очень быстро, очень жутко,
              за минуткою минутка
              жизнь, такая дорогая,
              по песчинке утекая,
              из стекла течёт в стекло,
              вот и время истекло,
              вот злодей глядит с усмешкой –
              отвечай, давай, не мешкай!
              Нет ответа, нет спасенья,
              нет подсказки, нет везенья!

Дрожь во всём теле и ужас во взгляде –
бессмысленно тигра молить о пощаде!
Взлетает клинок над бездарным буддистом,
небо над ним рассекая со свистом,
вопит, закрываясь руками, парнишка…
И вдруг – словно молния, яркая вспышка!
И вдруг расплескалось, как море, сознанье,
и жёсткие мир потерял очертанья,
и всё стало светлым, и всё стало ясным,
и ум стал безбрежным, и страх стал напрасным!

              Шире моря, шире суши,
              ум внутри и ум снаружи,
              ум без центра, ум без пятен,
              ум громаден, необъятен,
              ум беспечен, беспечален,
              бесконечен, безначален!
              После этих узнаваний
              нет для страха оснований –
              смерти нет, и нет рожденья –
              вот оно, Освобожденье!!!

Тут-то монашек и съел свою цаплю,
съел самурая и съел его саблю –
в душах лягушек живут только цапли!
Смеётся монах, не боится ни капли!
И видит он – меч буси в ножны влагает,
и тоже хохочет, и мимо шагает!
Тогда он узнал под бронёй самурая
добрейшего дзэндзи, роси Токусая.


          2008 г.