На серебряном блюде
кость золотого карпа,
над бумажным эсминцем –
дымка, а выше – ветер.
День сочит небесами
птичьего миокарда –
кровеносная чайка
тихо в рыбёшку метит.
В лабиринте памяти
вход в катакомбный город,
Часовщик агонии
стенам вверяет слово.
В неподвижности воздух –
ровно свечами вспорот,
посекундный коллапс и
мёртв чей-то "ох" и… снова –
На террасе у моря
людно, объятья вальса.
За обшарпанным пирсом
плещутся все дороги.
Цепеллины иллюзий
виснут в границах фарса –
с гобеленовых стульев
смотрят на небо боги.