Он с нежностью смотрел, как рыжий локон покоится на складках покрывал, и думал, из чего же Богом соткан для сердца этой крохи материал. Ну, сколько ей?.. Семнадцать. Разве много? Она такая хрупкая, она… по-прежнему, как в детстве, верит в Бога, которым несомненно создана. О ней порой судачит вся округа, когда она выходит на балкон, пуская пузыри под песни Круга, включая по утрам блатной шансон. Она мурлычет сказки с детских дисков, терпеть не может длительных дорог. Вчера она уснула слишком близко, а он, обняв её, уснуть не смог.
Сегодня он уедет по контракту, а ночью не сомкнул над дочкой глаз. Формально – как гражданский, а по факту – он едет как военный на Кавказ. А там уже стрельба не то, что в тире, он должен, если надо, убивать, и если надо жизнь отдать, чтоб в мире жилось полегче.
Скрипнула кровать, и дочка повернулась сонно на бок. Опять её оставит он одну, внезапно ощутив, насколько слаб он, сегодня отправляясь на войну.
И в сотый раз ей спящей поклянется, что едет в этот край последний раз, напишет, что «тростник недаром гнется, когда дубы ломает», а Кавказ спустя часы майора встретит пылью, заставит зубы сжать от духоты. И друг, с которым вместе отслужили, майору скажет: «Кто, если не ты?»
Он проведет бойцов к «высотке триста», на базе духов склады подорвут и попадут под пули террористов, и все бойцы полягут на траву.
Тогда он вспомнит яркий рыжий локон и нежность век, умеющих грустить. И путы смерти, как громоздкий кокон, он разорвет простым желаньем жить. Майор увидит свет в далекой точке и этот свет не даст ему уйти. Он обещал живым вернуться дочке, и выживет.
Один из двадцати.