А нам пока не выпало войны, и ангелов не заменили черти. Несчастные хозяева страны, как долог путь с рождения до смерти! Сказали нам: все будет хорошо, и мы с восторгом это повторяли; но год прошёл, за ним другой прошёл... Мы были не нужны. Нас потеряли!
Мечтали мы, но рушились мечты, а жизнь нас подставляла под удары, и падали на землю с высоты всё новые и новые икары. И мы болели болью – но чужой, и наше место заняли другие. Владела нашим сердцем и душой слепая и недобрая стихия. И всё труднее было нам дышать, и всё привычней было безразличье, и не хотелось думать и решать, своё лицо меняя на двуличье. Мы были словно все отменены, как поезда на брошенных вокзалах, но смутное сознание вины к нам с каждым днем всё ближе подползало.
Мы пели песни – ветер рвал слова! Мы молча уезжали на край света. Но боль была по-прежнему жива – и мы с тоскою понимали это. Бесплодно проходил за годом год, и дни ложились цепью бесконечной, когда нам злобно зажимали рот и на колени ставили навечно… Кричать хотелось – но по мере сил мы по привычке говорили тихо, и заглушала тех, кто голосил, трескучая парадная шумиха. И в нас с тобой скопилось столько зла! Любовь и честь давались нам не просто; и храмы, разорённые дотла, крестами возносились над погостом.
Ведь было так! И кто тому виной? На нас глядели, как на иноверцев; и мне казалось – за моей спиной шёл Данко с никому не нужным сердцем… Что было делать? Так хотелось жить! В вине топили совесть, ум и память, и продолжали родине служить молчанием и добрыми делами.
Теперь нам указали новый путь, воздали по заслугам тем и этим, и разрешили глубоко вздохнуть – с условием, что мы за всё ответим. Нам говорят, что минула беда, что слепят счастье, как Господь из глины, что прошлое прошло – и никогда не сможет никого ударить в спину...
Один вопрос я слышу тут и там, хоть заставляю я себя не слушать – кто нам теперь заплатит по счетам за наши искалеченные души? Но с каждым годом наш редеет строй. Советы не нужны, и песни лживы.
Вперёд, мой неудавшийся герой – пока еще сердца для чести живы!