В июле тебе особенно тяжело:
слова прилипают к памяти, язык к гортани
и разливает в крови тепло
вино прошлогоднее
и солнце, севшее за горами.
И взгляд прилипает, единственное, к звезде,
к звезде, что погасла в какой-нибудь Альфа Центавре,
когда отражался лишь Бог в воде
и только папоротник расцветал
в парке центральном.
И чай наливает невидимая рука:
от дыханья безносой колышутся черные травы;
только смерть выходит за старика
и ночью заводит часы,
сломавшиеся с утра, и
стакан подает с памятью о воде,
ради которого пары доживают до смерти,
зная, что рядом совсем не те,
с кем закроешь глаза и почувствуешь
нестучащее сердце.
И ветер колышет чуть пожелтевший тюль,
и бьется неслышно чашка из перламутра.
Так заканчивается июль,
и стучится в твоё окно
всегда наступавшее утро.