По мотивам поэмы «Тарас на Парнасе»
Предисловие
Кто не знавал суперагента
С клеймом бесовским во весь лоб?
Спеца таких экспериментов,
Что незабудутся по гроб:
Судьбу и честь самой державы
Поставил сей игрок на кон.
И пережив «минуты славы»,
Возвел предательство в закон.
И надо ж так: себя ни разу
«Не подмочил». В душе хранил
Тайну заморского заказа,
О чем народ мой и не снил.
И вот однажды как то ночью,
Когда к утру я задремал,
Невероятных дел воочью
Немым свидетелем я стал.
1
Иду я будто бы, и странно:
Глухая ночь, болото, мхи.
Хотя поднялся я не рано,
Как раз пропели петухи.
Гляжу: в сторонке – тени: трое.
Зверье ли, люди – не понять,
А вслед за ними плотным строем,
Ватагой темной – не узнать.
Лишь ветерок донес позднее
(Пес ли, зверек какой скулил)
Там, где поляна, а за нею
Просторы Пущи, «Вискули».
Вдруг будто занавес открылся,
И черной тенью зверь ли, бес,
Воздевши лапы, распрямился.
И стон пронзил землю и лес.
И словно громом поразило
Меня в тот миг, хоть и не знал,
Взялась откуда эта сила.
И от чего я так устал?
Присел на пень возле повала
И онемел весь!... надо ж ведь:
Из-за ближайшей ели валит
Как есть хоромино-медведь.
Хоть не трусливый я детина,
А тут затрясся, как осина.
Зубами такты отбиваю,
Куда б скакнуть не забываю.
Гляжу – повалена лесина.
Скакнул, да так, что в поднебесье
Вознесся я в единый мах.
Тут не иначе – силы бесьи.
Ведь как ни как: я – в небесах!
Парю без страха, невесомо.
Дивлюсь, восторженно дышу,
Будто не в небе я, а дома,
И приземлиться не спешу.
Вон и земля внизу кружится
В пространстве звездном – божий дар.
Но что такое?... Уж не снится ль?...
Все пышет пламенем!... Пожар!...
Неужто сам «Ваал» вступает
В права, и в огненных котлах,
Души заблудшие скупая,
Сжигает всех и вся до тла?!...
А как же я? Где же спасенье?
Куда низринусь – не вопрос.
Молюсь без слов и слышу пенье.
И не скрываю горьких слез.
«Христос воскрес! – поют во Храме.
Но грустно мне… душа молчит.
Мир полон крови и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит,
И говорит: смотрите сами
Чего достиг наш славный век,
Как опозорен человек»…
Летал я долго или мало,
Того и сам не понимал.
Одно лишь помню – рассветало,
Когда на землю я упал.
И хоть в болотину по уши
Я ухнул с неба… но “Ура!”
Как же милы родные лужи!...
Но осмотреться все ж пора.
Поляну вижу и лесину.
А вот пенек, где отдыхал.
Придя в себя, гляжу я – сгинул
Медведь, как – будто не бывал.
Но лес качнулся вдруг, и рев
Прошелся верхом, словно гром.
И я, плутая меж дерев,
Слова услышал в гуле том:
«Ты здесь чужой, и лес – не твой,
Земля вокруг и впереди.
Ты жалкий раб передо мной!
Здесь я хозяин… Уходи!...»
Медвежий дух я ощутил,
И эхо все еще катилось.
Видно, хозяин не шутил,
Или все это мне приснилось?
Однако, вот он – лес, болото,
Земля, где места нету мне.
Выходит, что не я, а кто-то
Вместо меня сидел на пне?
Тут, не иначе, наважденье,
Когда не знаешь, где беда.
Но чует сердце направленье
И тихо шепчет мне: «туда».
2
«Вот диво! Вид вокруг чудесный,
Ну, словно кто намалевал.
Уйма цветов, мне неизвестных,
Россыпь знакомых узнавал.
И пташки так поют уж сладко,
Поют изрядней соловья.
Помилуй боже, вот загадка!
Куда же это прыгнул я?»
Ширь неоглядная, в долине
Храм златоглавый, города,
И чуть повыше, в дымке синей
Уж не моя ль горит звезда?
И люд так чинно, говорливо
Мимо меня тек, не спешил.
И девы шли неторопливо
На удивленье хороши!
«Боги в застолье, словно люди:
Нептун и Зевс и с ними – Марс.
Богиня Геба ставит блюда
И наливает в кружки квас»
Мне поднесла: «Испей-ка квасу!...»
И, опрокинув кружки две,
Повеселел я как-то сразу,
И прояснилось в голове.
«Тянуть квасок тот боги стали,
Из бочки в кружки так и льют.
Напившись, песни заорали.
Но как задиристо поют!
Такие выдали припевки,
Что невозможно повторить.
Краснел народ, особо – девки:
Такое стали разводить…»
Хоть не мое то, правда, дело
Люблю и я (чего скрывать)
Потешить душу, да и тело,
И тут же взялся подпевать.
И закружили хороводы
Вокруг и около меня.
С крыниц, журча, полились воды,
Своей прозрачностью маня.
А на горе высокой – воин
В доспехах тяжких на коне.
Кузнец и пахарь, рядом двое,
Идут, приветно машут мне.
Вдали стада в лугах зеленых
Пестрят под солнцем у реки.
И благовестом опьянены
Идут к обедне старики.
И так дышалось мне свободно…
Но где все это видел я?
Был бы чужой я здесь, безродный.
Но это ж Родина моя!
Здесь я учился, рос, не прячась,
В школе, где парк… вон та сосна
На берегу, где мы, дурачась,
Сигали в темень вод до дна.
А вон отец и мать на грядках
Склонились рядышком, вдвоем.
Играют сестры, братья в прятки,
Стоит целехонек наш дом.
Все живы, веселы, здоровы.
И нет убитых на войне
С детства любимая корова
Пеструха бродит по стерне.
Но кто я здесь? Как появился?
Как путь нашел я в этот край?
Кто за меня так помолился,
Чтоб я увидел этот рай?
3
Стоял я долго и дивился,
И, рот разинувши, глядел,
Как вдруг откуда-то явился
(Для неотложных видно дел)
Воин на лошади, тот самый,
И на меня хмуро смотрел.
Ну, я мужик хоть и упрямый,
Но малость все же припотев,
«Куда, отколь дорога эта?» –
Спросил его я, осмелев.
«Дорога эта с того света
Куда идет – ведет? Сюрприз» –
Сказал и сгинул в одночасье.
А я лечу (страсти – мордасти!)
И не куда – ни будь, а вниз.
Не помню, как я приземлялся,
И не вопрос даже – куда.
Тут важен факт: живой остался.
Однако, встал не без труда.
И вижу я: народу много.
Базар ли, свара, крики, визг.
И все стремятся вверх: дорогой,
Откуда я скатился вниз.
Пробрался ближе. Что за лихо:
Народ все важный – господа.
Кто, сломя голову, кто тихо,
Все лезут на гору. Беда!
Мешки с собой тащат, баулы,
Аж пот с иных ручьями льет.
И не понять, кому кто скулы
Успел свернуть, кого кто бьет?
Один, крутой, вперед прорвался
С тугой мошной через плечо,
Из скорохватов, но сорвался.
А вслед за ним еще… еще…
И уж клубок катит под гору.
Дождем – монеты, блеск и звон.
Метель купюр. Гульнуть бы впору,
А тут аврал со всех сторон.
4
Вдруг стало тихо, гвалт истаял,
Базар распался. И вперед,
С каждой минутой нарастая,
К вершине двинулся народ.
Но вот все разом присмирели.
Толпа раздалась в два конца,
И словно птицы пролетели
Четыре бравых молодца:
Сам Пушкин, Лермонтов, Жуковский,
Толстой, за ними Маяковский,
И Горький с Чеховым на пару.
А дальше – строй знакомых лиц,
Чей путь печатного товару
Давно не ведает границ.
Прошли вожди и музыканты,
Умы великих славных дней,
Творений праведных таланты,
Кому из всех было видней,
Где мелюзга, а где – Атланты.
Ради чего страдал Антей.
Кто собирал в семью народы,
Где всяк приемлем был язык,
Кто не юлил и от природы
Был постоянен и велик.
Шли просто люди: не «Иваны»,
Мужи – вершители судеб,
И шелестя, как тараканы,
Шнырял средь публики «Нардеп»:
Дельцы с мандатами «в угоду».
Скрипуче слышалось: «Вперёд!»
Немало тут было и сброду:
«Суперстрадальцев» за народ.
Один, не бритый, всем на диво,
Тащился следом за толпой,
Звал на борьбу «за справедливость»
И уверял, что не слепой.
Другой (шутник из либералов,
С руководящим ярлыком)
Дубасил слева и направо
Всех, кто был рядом, кулаком.
Но время так и не хватило
Этим «борцам за высоту»,
Пока небесное светило
Меняло свет на темноту.
Однако мне куда приткнуться?
Похоже, я опять проспал.
И не успел я оглянуться,
Как в переплет опять попал.
5
Туман ли, дым? Глухое место.
Вонь – да такая – нету слов!
И недалеко под навесом
Шныряют тени у котлов.
Тип волосатый кочергою
В костре дровишки ворошит.
Как видно – баня. Кого моют?
Кто так истошно верещит?
И точно, баня. Бесов трое,
«Шуруют» жертву, та орет,
И матом так заправски кроет,
Что прямо оторопь берет.
Так ведь «мочалят» не мочалкой:
По ребрам шастает метла.
Да еще вздетая на палку.
Понятно дело – до бела.
И тут мыслишка – дзынь: сюда бы
Кремлевских «черных кобелей».
Не до бела пусть, но хотя бы
От лишней спеси и соплей.
Тогда б уж точно нас спросили:
Кто и каких достоин мест…
Но тут, хотя не пригласили,
Но я и сам в проблемы влез.
6
Клетки вижу в ряд, таблички.
В клетках тварей разных смесь,
С человеческим обличьем,
В голом виде все как есть.
И у многих шерсть медвежья
Бурой шубой до пупка.
Ниже вроде бы пореже,
Припорошено слегка.
И в навозе все по уши.
Матерь божья!... Но молчат.
И у многих из макушек
Рожки странные торчат.
В клетях строго пораздельно
Все как есть по одному.
Не дано, видать, с артелью
Сладить черту самому.
Оттого вот так и моют
Одиночек бедолаг.
Видно, жертвы того стоют.
Ну-ка, что тут за Гулаг?
Ба! Знакомые все лица.
Даже верится с трудом:
Генеральный суетится,
С черным памятным клеймом.
Рядом с ним «трехпалый молох»
В играх бесовских собрат.
Видно, путь его был долог
До Иудиных наград.
Тут же двое не из местных
Как же всех их не признать –
Шайка татей всем известных.
Как иначе их назвать?
Шокоспец им басни баит.
Зад блестит: мол, все что есть…
Ни прибавить, не убавить,
И уж в точности – не съесть.
Звездный флаг над его клетью.
Из каких таких щедрот?...
Бес явился, машет плетью.
Целил, целил, кривил рот,
Размахнулся, да с присвистом,
Приложил спеца – да так –
Пуще всякого артиста.
Тот ударился в гопак.
Рыжий тип с «волчьим билетом».
Друга тут же поддержал.
Видно, бес при всем при этом
Их особо «ублажал».
Свистнет раз и пара пляшет.
Бес ничуть не устает.
И что странно: не промажет,
И в потемках достает.
Вроде вижу, но не верю.
Где тут вопли, стоны, визг?
Слышу: гвалт стоит за дверью.
По ступенькам шпарю вниз.
Тут мне черт те что сдается:
Стая кошек ли, собак?
Пляшет, воет и смеется.
Не иначе как бардак!
Сверху вроде как с экрана,
Струи быстрых скользких змей,
Вниз текут, как кровь из раны,
Растворяясь средь теней.
И такое ощущенье,
Будто гад ползучих сток.
Возбуждают омертвленье,
Как воды живой глоток.
Мураши!... мороз по коже!...
Гады тени шевелят.
Кто кого сосет и гложет,
И кому благоволят?...
7
Вот они – «вожди» со свитой,
Господа идут к столам.
Новомодная элита
Разместилась тут и там.
От артистов до генсеков,
Олигархов, бизнес звезд.
От святых пройдох до зеков,
Как один подняли тост.
Только вижу, что за лихо:
Ни бокалов, ни столов.
Все несутся в пляске дикой,
Будто дьявол в сто голов.
То, пробившись сквозь потемки,
Рев знакомый свод потряс.
Узнаю, чьи тут потомки
Славят так медвежий глас.
Тут и сам я не заметил.
Как возник иной расклад:
За столом уже медведи,
Как огурчики, сидят.
Непонятное явленье.
Чего мыслят предпринять?
Не мамоне ль поклоненье
Собралися исполнять?
Вижу: лапы поднимают
И кивают дружно в лад.
Видно, путь определяют.
Но в какой, спросить бы, ад?
И спросил бы, но немеет
Мой язык: медвежий дух –
Он ведь всех препон сильнее.
Отравляет все вокруг.
Главный просто бесподобен:
Во главе стола сидит
«Гризли». Он ведь тем удобен,
Что в любой сезон не спит.
«Шатуны» они – повсюду
И едины тут и там.
Знаю точно, врать не буду,
Потому как вот он: сам,
Крестный мой лесной, скотина!
На меня, подлец глядит.
Видно есть на то причина.
Вон как пялится, бандит!
Не трусливый я детина,
Но дрожу… а где лесина?
Вышло: некуда скакнуть.
Одное осталось: пнуть!
Развернулся, да с подскоком,
Как Чак Норрис, р-раз!... и вот…
Одним словом, вышел боком
Мне в ту ночь этот поход.
Охромел на одну ногу:
Угодил в стену, да как!...
Но очнулся, слава богу,
Хотя смысла в том с пятак.
Потому как не причина
Сны, но явь – она вокруг.
Вот и снится чертовщина,
Замыкая адов круг.
Ногинск – Кострома
2001 – 2008