Светлой памяти родных и близких,
безвременно погибших от рук
фашистских захватчиков. 1941-1945гг.
«Когда-нибудь во всей вселенной,
В часы рассветов зоревых,
На перекличке мир спасённый
Вспомнит и мёртвых и живых»
***
В году тревожном предвоенном
Звал в строй ОСОАВИАХИМ.
Каждый мальчишка непременно
Сверял свои поступки с ним.
И была песня, как награда,
И широка и глубока.
Слилась далёкая «Гренада»
С пеньем «Весёлого гудка».
Алели галстуки – искринки,
Скакал Чапаев на коне.
С детством прощальные слезинки
И ныне жалуют ко мне.
Помнится, кот на печь запрыгнул.
Не описать восторг и страх,
Когда слепящим солнцем вспыхнул
После лучины свет в домах.
Но хмарь тревожила границы.
Трубил корчагинский горнист.
Мне и сегодня парень снится:
Ярко – весёлый тракторист.
Судьба… Дорогой долгой,
Причалив к этим берегам,
Я слышу песню «Волга-Волга»
Она несла надежду нам.
Чтобы жила страна родная,
И сказка былью обросла.
«Каховка» - песня заводная,
С винтовкой облик обрела.
По Ворошиловски - в десятку.
На грудь, как орден, ГТО.
Прошёлся брат в тот день вприсядку.
Он был парняга на все сто.
Не обладал особой статью.
Но слышал часто я: «Дубок».
Он двухпудовик под кроватью,
Как друга верного берёг.
Бывало, знаю я, бывало
На вечеринке, сгоряча,
Кое-кому перепадало
В стычках с парнями за девчат.
Посёлок «Должа», рядом «Шилы»,
Озёра, речка, стадион.
Одной семьёй любили, жили.
И вот явился миру «Он».
Фашист – везде фашист. Всё верно.
Земля и небо – гул и дым.
И явь не та, что-то примерно,
Как будто день вдруг стал седым.
И мы на мушке, как мишени.
Но и в те дни что-то могли…
И вихри пепла, словно тени,
Вместо людей дорогой шли.
А следом пленных строй унылый,
В бинтах кровавых, босиком.
И во дворах собаки выли.
Спешили бабы с молоком.
Хватали руки жадно крынки.
Казалось, день стонал: «Воды!»
Ревели бабы, на поминки
Похожи были их труды…
Угрюмый фриц из автомата
Поставил точку, и затих
Истошный гвалт, и три солдата
В пыли, три жизни молодых.
Прошла колонна, поредели
Её ряды в конце села.
Ушли, попрятались, посмели.
Их честь в иную даль звала.
Кто уцелел, тех лес в объятья
Принял, как близких и родных.
Сынов в село пришло и братьев.
Потом узнает мир о них.
Фронт откатил, лишь временами
Гул доносили небеса.
У горизонта, за домами,
Тревожно замерли леса.
***
Флаги со свастикой паучьей.
Управа… Староста, как бог:
Спьяну нагрянет туча – тучей…
Уйдёт… А в спину: «Чтоб ты сдох!»
Кому отмерит пару палок…
Да и десяток – не предел.
Разве подобный путь не сладок
Для мастеров заплечных дел.
Для тех, кто запросто входили
Без стука в дверь, как в дом родной.
Шнапс разливали, ели, пили,
Гармошкой балуясь губной.
Совали малышне конфетки.
Курей ловили… И нужду
Справляли тут же, словно детки,
Ещё ползущие, к стыду.
По погребам, дворам шныряли,
Как псы, почуявшие дичь.
Такую сметку проявляли,
Уму простому не постичь.
Шумок из дома в дом. Девчата –
По погребам, а то и в лес.
Ещё не вызрела расплата,
Но непокой гулял окрест.
* * *
Деньком погожим рыбку ловим
С лодки у берега с дружком.
Ещё не видели улова,
Как слышим чуждое: «Ком!... Ком!...»
Садятся фрицы в лодку, двое.
Ведро с гранатами... «Глушить!..»
Таким вот методом – разбоя.
Как тут стерпеть, не услужить.
Гребу туда, где и в помине
Ерша, не то что рыбы, нет.
Но в этом (знать бы мне) почине
Таился каверзный ответ.
Когда от взрыва дно взлетело,
Один из фрицев головой
Вертел в окружку: В чём тут дело?..
Коль рыбы нет, есть рулевой.
И вот не мало и не много.
Кто знал из нас двоих о том:
Вдали от берега родного
Мы оказались за бортом.
Вода сентябрьская – не ванна.
Но разве мы не на войне.
Хотя для каждого болвана
Исход понятен был вполне.
Плывём как можем, что тут скажешь.
Исход предвидеть не дано.
Приблизить сушу не прикажешь.
А под ногами, где то дно?
Вдобавок фриц из толстозадых,
Целясь веслом, пугал: «Пух, пух!..»
Наверно всё ж мы были рады,
Что не иным был этот звук.
Пловцы мы были не плохие,
Всё же у озера росли.
Заплывы дальние лихие
Нас и на этот раз спасли.
* * *
И вот, похоже, что не враки
Услышать вскоре довелось:
Утопли фрицы те, бедняги.
Кто им помог, тех не нашлось.
А позже с острова по пляжу,
Где фрицы грели телеса,
Из «Дегтеря» пальнут, но смажут.
Эхом откликнутся леса.
Сам островок взлетит под небо.
Наверняка был лётчик ас.
Но кто пальнул, там уже не был.
Уплыл, ушёл в урочный час.
Вся на ушах комендатура.
Управа взяла на учёт
Всех до шестнадцати… Не дура.
Не знал конца германский счёт.
Любой считался виноватым.
И, как «бандит», шёл на распыл.
Только за то, что был «десятым».
И свою Родину любил…
Записка нас нашла под дверью:
Двоим сестрёнкам и Петру.
Явить семейную потерю
В Управу завтра по утру.
Вопрос ребром: «Куда деваться?»…
Часы на сборы, благо – конь.
Что взять с собой и с чем расстаться?
Ведь всё родное, что ни тронь.
Дорога лесом. Ягод – море…
Уже которая верста.
Что впереди? Удача? Горе?
А в общей сложности – беда.
Лишь малым всё в окружку мило.
Телега им как детский сад.
Своё им солнышко светило.
Но кто из нас тому был рад?
* * *
Кончаны – Родина отцова.
Куда с оравой? Не вопрос.
Бывший детсад, домина новый.
Вселил, не странно ли, колхоз.
Сюда пока в места глухие
«Порядок новый» не добрёл.
Но полицейские лихие –
На лбу пилотка к ней орёл.
И вопреки войне, печалям,
Жизнь всё же правила к себе.
Любили, пели, не молчали,
Доверясь полностью судьбе.
В селе росла девица Галя.
Жених был – старосты сынок.
Бывало скажет: «Моя краля!»
И падал ниц у её ног.
Таким вот пьяненьким повесой,
С повязкою на рукаве.
Пугал подростков винторезом,
И схлопотал по голове.
И дураком с тех пор стал явным.
Приходит, ждёт что подадут.
Напрочь забыл, когда был пьяным.
Да и самого как зовут.
Кто приложил так тяжко руку,
И вынес жёсткий приговор?
О том ни слуху и ни духу.
И мне не ясно до сих пор.
Зверея, староста поклялся
За сына шеи всем свернуть.
После на многих отыгрался,
Сплавив на рабство в дальний путь.
Петруха – брат под подозренье
Чуть ли не с первых дней попал.
К власти не то, что уваженье,
Скорее ненависть питал.
Баланс спокойствия нарушил,
Может кому и не понять.
Был за других неравнодушен
И за себя мог постоять.
И говорок шёл по посёлку,
Что, дескать, Галя льнёт к Петру.
И кто-то видел: по просёлку
Они шли вместе поутру.
Тут уж для старосты, конечно,
Петро был первый кандидат
В края германские навечно.
Такая ж участь ждёт девчат.
* * *
И вот Петро с двумя друзьями.
Все при винтовках, хмурым днём,
Явился, вымолвив: «Мы сами…»
Он верил в то, что мы поймём.
Поймём какой он шаг свершает,
Став полицейским, почему?
Кого винит? Что защищает?
О том судить только ему.
И вот пришло: по сыну, брату
Поминки. Плач со всех сторон:
На партизанскую засаду
Их напоролся гарнизон.
У горя нет конца и края,
И приговор его один.
Но есть судьба, она-то знает
Кто её раб, кто господин.
И вот однажды тёмной ночью.
Под гром небес и ветра вой.
И не во сне, предстал воочью
В дверях Петро, родной, живой!..
Радость как миг, и на рассвете
Ушёл братуха – партизан.
Предатель (где их нет?) приметил.
Он нюхом чуял, распознал.
Но сам, как заяц, шёл по кругу.
Расплата зрела и ждала.
И за продажную услугу
В постели собственной нашла.
Предатель пал и нет сестрёнок,
О том поведал я давно.
И за помин родных девчонок.
Пил долго горькое вино.
***
Братуха крепко бил фашистов.
Он мститель был ещё какой!
Как говорили был неистов,
Сплавляя фрицев на покой.
Рядом Галюха шла. Любовью
Их краткий путь отмечен был.
Но на судьбину, даже вдовью
Враг своё вето наложил.
Потерю кто измерит эту?
Презренье к смерти, месть и кровь!
Кого подвигнет к жизни, свету,
Когда обрушилась любовь?..
И вот невольно, просто к слову,
Молва о том не даст соврать.
Сулили марки и корову,
Тому, кто брата немцу сдаст.
Но не нашлось… Я помню, знаю,
Уж был солдат я, не пацан,
Приняла армия родная
В строй белорусских партизан.
Смотрел полковник на Петруху.
Парень с медалями. Хорош!
Шагнул навстречу, пожал руку.
«В противотанковый пойдёшь?!
Померишься с «Гудерианом»
Его «Пантеры» ждут приказ.
Своим железным ураганом
Он проутюжил нас не раз».
Противотанковая пушка.
Прицел 120… Заряжай!..
Ба-льшой серьёзности игрушка.
Ну что, Петруха, укрощай!
Однако ждали, волновались.
Блиндаж., позиция, окоп…
Снаряд!.. Прицел!.. Тренировались,
Чтобы загнать фашиста в гроб.
И вот однажды ранней – ранью,
Когда сморил солдата сон,
Блиндаж взорвался гулкой бранью.
Ожил окопный гарнизон.
Снаружи лопнула граната.
Стук автомата… Где?.. Ага!..
Вышел привет от супостата,
Покаместь пешего врага.
Однако трое навалились.
«Язык?!.. Ну будет вам язык!..»
Так развернулся, раскатились,
Кто не успел, тому кердык.
Один со «шмайсером» у входа.
Зевнул, садова голова…
Бой рукопашный, как охота,
Завидел зверя, не зевай…
Петру знаком тяжёлый «шмайсер»
С боезапасом, будто ждал.
Вот бы узнал германский мастер,
В чьи руки «ствол» его попал.
Прошёлся Пётр с этой игрушкой,
Как и положено, с бедра…
Была серьёзная усушка
Фрицам под грозное «Ура!»
* * *
Рассветный час, деревня Беты.
Уезд Любавский, лес, большак…
Гудериана ли «приветы»,
Его ли прёт на пушку танк?
Броня, броня… Железный скрежет…
Пушка, окоп, да мы с тобой…
Вот-вот сомнёт, растопчет, срежет…
Но ведь пока не кончен бой.
Ага!.. Горит!.. И тут же следом
Свалился с гусениц второй.
И полыхнул слепящим светом…
Стал бой смертельною игрой.
«Бутылка» в пору, тяжесть связки
Гранат, и цела голова…
«Ну как же вышло так - без каски!..»
Шли запоздалые слова.
Застыла, замерла махина,
В бессильной ярости осев.
«Вот и нашла тебя могила»… -
Шепнуть в последний миг успев…
И взрывы с вихрями сшибались.
Леса горели и поля.
Казалось мёртвые вставали.
И с ними мать – сыра земля.
Короткий бой, такая малость…
Позже обронит политрук:
«Им под завязку всем досталось.
Но не сойдёт фашисту с рук!»..
* * *
В штабе приказ полковник ладил.
Ведь танки так и не прошли.
В раздумье лысый череп гладил.
Ждал cлов: «Резервы подошли».
Братуху прочили в герои.
Ведь девять танков на счету.
Хотя достаточно и трое.
Чтоб подвести эту черту.
Но вот дилемма: был «замазан».
Решить бы правдой по уму.
Брат был самой судьбой наказан.
Спасая в те часы семью.
В те дни полиция – не шутка.
Замазан точно – это факт.
Но если править от рассудка,
Парень предпринял верный шаг.
Чист был солдат перед страною,
И в этом главном парень прав.
Не спасовал перед бронёю,
Своею смертью – смерть поправ.
Какой приказ тогда сработал?
Кто какой пункт в него вписал?
Но орден «Знамени» на фото
Его я точно видел сам.
И пожелтевшие страницы
Газеты давней фронтовой,
Не знавшей нынешней границы,
Хранят Петра последний бой.
ЭПИЛОГ
В село Полешино, сюда,
Где петухи поют рассветы,
Перенесён был прах Петра
Из той Литвы, деревни Беты.
О, этот тяжкий скромный знак –
Страж и фамилиям и датам…
Я не хотел бы слышать, знать
За что же гибли там солдаты?
Утехой давней служит мысль:
Здесь обрели покой ребята –
И партизаны и солдаты.
Здесь на родной земле сошлись.
***
Мой брат - Иванов Пётр Данилович, 1922 г. рождения., место рожд.: Витебская область, Городокский район, дер.Кончаны. Призван из партизанского отряда им. Суворова, бригада им. Ленина, Витебская обл. в 1944 году. Последнее место службы: штаб 47 С.Д. Старший сержант, помощник командира орудия, наводчик. Кандидат в члены ВКПБ. Убит в бою 21.02.1945г. дер. Беты Любавского уезда, Литовская ССР. В Красной Армии с 25.07.1944 г. по 21.02.1945 г.
Награжден:
- 31.10.1944 г. - Орден «Отечественной войны» 2 степени
- 13.12.1944 г. - Орден «Красного знамени»
- 30.12.1944 г. - Медаль «За отвагу»
- 10.01.1945 г. - Медаль «За боевые заслуги»
Источник информации: ЦАМО.
Витебск – Городок – Кончаны – Полешино 1945-2010г.