Утро по перепрочтении "Змеесос" Е. Радова.
Эпиграф: Скоро сказка сказывается...
До сентября осталось ещё две недели. По мне, так уже сентябрь. Да так, что почти октябрь и лета не было. Просто полный февраль, если вообще не ноябрь. Дожди, размытые дороги...
Болдинская осень, да и только!
Мы стремительно движемся в разные стороны, даже не сходя с места. Сдерживаемая порядками, приличиями, идеологиями и табуированием наша энергетика выпирает из разных мест. У кого где. Многое подавляет. Многое подавляется.
Воодушевляющее и вдохновляющее вливается тонким воздухом через малые просветы, образующиеся для каждого отдельно.В подробности лучше не вдаваться. Это настолько многозначительные частности и и такие таимые сферы, что можно вызвать разве что смущение у неокрепших к чужим подробностям организмов.
Мы ходим по этим улицам, ездим на работу и с работы в общественном транспорте. Привыкли даже глубоко под землёй. Не смотря ни на что, находимся мы неизвестно где. Ловим отзвуки - отблески. Считаем секунды. Складываем...
До умножения редко у кого доходит. Однако, прогрессируем, согласно степеням событий. Через некоторое время понимаем: Вот наша прибыль!
Всё тише и ниже, всё хуже и (по большей части) гаже. В массовом порядке. С моим здоровым коллективом. Поровну. В зависимости от общественного положения и социального статуса.
Что это?
Дело ясное, что дело тёмное - говаривал знакомый строитель.
Спросили бы мы при случае: Что такое?
Тоже самое - ответила бы вещая старушка и мгновенно умерла своей, а может быть, нашей смертью. Время даже сделало бы шаг назад. Но разве это что - то меняет?
Прожить жизнь снова. В том же порядке. Как - нибудь безболезненно остановить мгновение или несколько минут - часов самого счастливого времени, сделать их нашей вечностью. Нечто из прошлого, будущего, настоящего или небывалого. Так вот уже! Пожалуйста! Да только этого мало. Время течёт как течёт. Чёт и нечет.
Но мы и так пребываем только в том, что любо нам.В любой миг прошедшего, настоящего, будущего и небывающего. Каждый по своему. В едином блаженстве духа и плоти, только почему - то не замечаем этого так часто.
В одновременном удовольствии и боли, познании и образовании. Углубляя этот промежуток и окапываясь в нём. Это и есть тот самый миг, минуты, часы и дни творения. Достаточно понять безумство искусственной и внешней ритуализации. Напоминать себе, если забыли, приходится. Всё таинство и весь ритуал уже рефлективно совершается нами. Разве что пытаться его усугубить. Таинство усугубить этой последовательности. Это когда в нас только вдыхается теперешняя жажда наша и нынешний голод наш.
Пожалуй что, потому и скука.
Скука начинает овладевать нами от подобных размышлений. С ними следует обращаться крайне настороженно время от времени, а не то осмыслят и напомнят о ни о себе так, что своих не узнаешь.
Чёрное и белое сами по себе прекрасны, пока они лишь цвета, линии, пятна, точки. Всё остальное прочее - малоприятная суета может быть и членовредительство. В лучшем случае прививка. К чему злоупотреблять?
Безусловно, есть прихоти и жажда крайностей. Они уважаемы и презираемы, любимы и ненавидимы одновременно. Прекрасны и уродливы чрезвычайно и архисовместно. Они...
Но обратимся к своей бездне. В общих чертах не скажешь, пока не умрёшь тысячу раз и не воскреснешь в ней. Даже не очень внимательно глядя в неё, можно различать бесконечность цикличности и цикличность бесконечности. Эти осознания, безусловно, опосредованны. Здесь можно легко ошибиться. Потому, что однажды (мы это знаем) круг разрывается, часы останавливаются и... что остаётся?
Потому и считаем секунды, слушаем бой часов с замиранием сердца. видим взгляды сквозь опущенные веки (века?) глаз. Слышим звуки, которых как бы и нет. Жадно хватаем словно глотки воздуха отражения, отблески, отзвуки - всё, что напоминает нам...
Это время. Наше время. Нашу любезную вечность. Отдельную, неизведанную, неизбежную, под час даже роковую последовательность.
Ещё эта вещь напоминает нам игрушку, потеря которой и вызывает этот всеобщий младенческий безмолвный плач и незримый крик. В отличии от общепринятых. Всё вокруг вопиет, взывает, потеряв свою игрушку (добровольно или под внешним воздействием)и став частью большого механизма - так же чьей - то игры.
Нет! Мы не куклы!
Нет! Мы не винтики!
Эй! Хватит дёргать за нитки, крутить ручки, поливать из шланга и пудрить мозги. Даже если последних нет, особенно.
Где я нахожуся?
Что я здесь делаю?
Куда я попал?
Где мои вещи?
Проливными дождями чудовищных предложений, нелепых намёков, последних предупреждений, безвоздушных пространств.
Ещё две недели?
Чушь! Бред!
Всё уже происходит, скорей бы...
Прошло.
Серая морось с проседью в тканях постылые прориси, чтобы никогда не воспроизвести образ так, как видишь его на самом деле. Мало ли что?
Крошится бетон лестницы под ногами, обнажая арматуру и щебень всякую.
а! Нетерпение.
вздорный порыв отблеском ветра, отзвуком молчания, откровением бреда и другие невозможные вещицы.
А! Газетные пустоши, толпящиеся одиночества, торопливые безделья, голубеющие чёрные дыры и прочая парадоксальная на вид наука.
Ты не тот, кто тебе сказали. Самое время смущённо отвалить в самую гущу логической несообразности, торжественной невостребованности. Осознав, наконец, что всё это не ты. Пусть их. Прости, помилуй, забудь и благослови. Не смотря на жестокие памятки. Не взирая на скорченный в лица умысел.
Хотя погоди.
Осмотрись безнадёжно подспудно.
Недолго, но вечностно.
тем более, прочтя и услышав такие слова. В них же и осмотрись. виртуозно безнравственно, невозможно этически. Ведь здесь нет ни жалоб, ни предложений.Одни только формулы теоретической практики и практической теории.
Долго ли, коротко ли, а скоро сказка сказывается.
Долго пустынной предутренней улицей нашей неизлечимо больной психической свободой.
Сплюнь, разотри, да скажи: Вот, поеботина!
Что там ещё на языке вертится, словно бактерии, словно посметрные судороги. Дрянь, никотин...
Знай себе, выздоравливай.
Вдох. Снова вдох.
До конца первой части ещё несколько строк неразборчиво складывающихся в несколько нелепый узор поперёк вертикали. Может быть, это потому, что в сон клонит. Может быть, слишком спешил и требуется некоторое самооправдание глупых, быть может, но гениальных строк. По ту сторону жизни и смерти, добра и зла.
Избранный метр послушно наматывая на один из пальцев с помощью нескольких других на противоположной стороне. Словно в виде бинта, но всё это условно конечно. Потому, что кругом все такие рабочие. Остальные все словно прочие. Неразборчиво. Многое, многое здесь неразборчиво. Это нужно учесть при последующем перепечатывании из всего выше и ниже сказанного. Потому, что право и лево совсем непонятные явления. Почему именно право то, а другое непосредственно лево? Относительно чего, хотя бы?
Кто - то думает: Ну, разумеется...
А что разумеется и кем - непонятно. С верхом и низом та же история, хотя и здесь могут быть разночтения. Право и лево как раз сигнал, что верх и них тоже довольно странные явления. верх и низ конкретны, пожалуй что, антропоцентрически. да, где - то так. Чисто антропоцентрически.
Часть 2
Родина.
Чахлая берёзка и высохшая на корню голубая ель под моросящим дождиком, орошающим трёхдневную щетину, алкоголизм и немытые патлы. Похмельные глаза однообразных многоэтажек, плотно покрывающих азиатский ужас перед возмездием за какие - то ещё ни разу не нарушенные табу. Ритуальные шествия утра и вечера. Туда и обратно. Незримые копошения внутри всего.
Личинки и мягкие брюшка тараканов , легко зажатые между крестящимися пальцами, яйценосные самки и словно танцующие мухи, изящные и бесцеремонные. Их же чёрно жужжащие трупы на липкой ленте, свисающей с потолков, словно новогоднее украшение.
Зажившие ожоги и ссадины, неизгладимые шрамы, зримо отражённые разве что в художественной литературе. Мои первые и последние книжки. Надписи на стенах.
Провинциальный шарм и не имеющий осознания и определения ритм. Словно стоны какой - нибудь панихиды - смех.
Завещанная предками дорога под землю. Незвонкая мелочь заочных прощаний со всем, к чему так хотелось бы привязаться, утраченная с первыми же звуками слова: ГРЕХ.
Привычное напряжённое молчание вагонов . Мрачная радость заводского труда и скорбные праздники заживо погребённых в повседневности рабов божьих.
Счастливые семейные пары и дети, застывшие улыбающимися с линяющих день ото дня витрин и не сходящие с рекламных полос газет. Сертифицированные специалисты бла - бла - бла и нагло показная профессиональная нищета. Кровавые торжества миротворцев защитников и норы - убежища для всех, кто успел.
Скука и зевота, может быть, от недостатка кислорода или интереса. Блестящие, сверкающие местные звёзды, плюющие в толпу и заезжие, плюющие уж в местных звёзд. Сонная одурь почти нескончаемой ночи. Закрытые, но всегда глядящие перед собой и немного в бок и бок о бок глаза. Кислые голоса и тошнотворные улыбки. Липкие, пошатывающиеся при ходьбе в воздухе перед лицами руки, вооружённые дымящимся пеплом и матерной благодатью. Осунувшиеся памятники свободным и великим. Людоедская поглощённость собой и неловкое бешенство матки на фоне вялотекущего климакса и общей фригидности. Церберы правопорядка, Толпы в оскале справедливости. Врождённая божественная сущность деспотического толка с изрядной примесью приобретённого самодурства. Словно неизживаемое уже давно гниющее прошлое. Сфабрикованные сновидения под музыку болотных всплесков. Пляский хоровод кикимор в идоложертвенном экстазе, влекущих дежурному водяному или василиску измотанное уже порядком человеческое существо. Огрызающиеся червоточины искривлённых позвонков. В призрачно дремотном лесу дремучая его истерическая правда.Шептуны и заговоры, приворотные берлоги, ядовитая малина и отворотное зелье. Поворотные древесные переломы и опять скука и тихий час, будто обеденный перерыв на века.
Дым над заствшей рекой. такой чёрным по белому справа. Здесь общепринято. Почти безошибочно. Буря мглою навеки внутри и снаружи, разрази меня гром и влажно, влажно... всё очень влажно...
Тише! Мимо! Постой! Сторонись!
Хоть убей ничего и февраль , переходящий в ноябрь. Здесь проявился скупой незаметной слезинкой , смешавшись с потом. Подобны воротам отверстым рты. Переулки густы и пусты.Гулки. Одинокие бредят прогулки. Не спроста ты один против ста встал и до хруста в костях и суставах устал от возни без движения и на поле сражения был сражён. Кто - то ты или он. Или я. Ну и что? вся земля из жилья! И всегда голодна вот она стороною прошла сторона и за край если хочешь то дай и полай воплощённый изгой иль повой...
стоп.
Только так вот из пальца и высасывают. хоть откуда нам знать? Просто утро. Навеяло. Вместе со сквозняком сверху, снизу, и слева, и справа. Тут бы и встревожиться , но кто ж у нас лыком то шит? Хлебаем своё понемногу, да не лаптем поди!
Едва заметное существование оно много требует. не менее, чем три раза в сутки.
Здесь главное не останавливаться. Видел, понял - проехали! Видел, понял - проехали! А иначе сугробы.Отметм попутно такие малозаметные вещи, как замыленный взгляд и многие малозначительные: звуки, запахи, промелькнувшие мимо афиши...
Пусть замыленный взгляд, лишь бы не уснуть по дороге. Проснёшься не знамо где и что? Поминай, как звали. Да и кто вспомнит - то? Может, пара бездомных переругивавшихся и не заметивших. Может, Пушкин, едущий на дуэль, а на встречу ему в санях его собственная жена. Но она была близорука, а поэт смотрел в другую сторону. Рядом шоком убитый Данзас. Например, на вокзале проездом. Пусть, пусть глупо! Пусть скучшно! Одно и то же, так одно и то же.
Что без прошлого и без будущего, то ужели оно настоящее? Да, а прочее призрачно всё в этом мире бушующем. Так что вот он - твой миг. Твой единственный миг.
Тогда сбросив излишние тяжести погрузился в движение. Всё уже здесь. Даже спорить не стану. Тем лучше. Замечаю, что не успеваю. Потому, что везде опоздал. Так куда же и спешить? Потому, что всё меняется молниеносно.
Голод позволяет забыть свою зависть и даже приглушает всегдашнюю похоть. Животноводческие гармонии звучат, ну куда же без них? Главное, всё это мы уже слышали. Главное - не пересолить. Ведь осталось совсем - то немного. всего ничего. Неизвестно, случится что - либо и было ли что...
Непонятно.
Слова звучат. Замолкают. Опять или снова звучат. Обрывки фраз. Не то, чтобы очень - то членораздельно. Пожалуйста. Вот остановка.
Продолжение скучшной книги.
Эта книга почти что поваренная. Хотя больше поверенная. Правда и перевариваешь, перевариваешь...
То есть не кому плюнуть в тарелку. Так, от глупости разве. В пустую то...
А тут и плевать - то нечем. Слюноотделение и желудочная кислота вот - вот примутся за самоё обладателя их счастливого некогда.
хорошо, на дороге, время от времени чья - то сырая блевотина. Это вещь не совсем аппетитная и несколько умиротворяет. Уже не первый случай умиротворения. Синдром насекомого в панике. Утешить бы чем...
Да вот, хоть свободой. Словесным потоком отъявленно ведущим шаг за шагом мимо глаз и ушей. Всё необыкновенное не заметив от вони и лени и только лишь следуя слово за словом сказать что не высказать, насколько всё прекрасно и удивительно.
И конец не конец и начало нечаянно и дело добро не смотря на увечья сумел прикоснуться к божественной тайне даже видя дела человечьи. О, оно того стоит.