(архат-поэма)
_____________«Давно, усталый раб...»
____________________А.С. Пушкин
Пролог
Итак, не присказку, не сказку
По чьей-то воле и указке
Перемололи строки тут.
Короткий миг мне улыбнулся,
Век о часы мои споткнулся
И уплотнился до минут.
В теченье их припомнить надо
Сырую полночь Ленинграда,
Где дышат сон и красота. -
С неё приезжий глаз не сводит:
Рабы и лошади уходят
В него с Аничкова моста...
И проступает в этой теме
Вспять повернувшееся время.
Там, под уздцы держа коня,
По всеми брошенным дорогам
Живого времени залогом
С собою раб ведёт меня.
Уже не в бронзе, настоящий,
Он - внемлющий и говорящий
На незнакомом языке.
Но раскрывая души наши,
Мы пьём вино из общей чаши
И чертим знаки на песке.
И как ни разны мы, однако
Подобья некоторых знаков
Моё вниманье привлекли...
Да будет истинным наитье,
Пронизывающее нитью
Всё человечество земли.
1.
Итак, не присказку, не сказку
По чьей-то воле и указке
Перемололи строки тут.
Я - факт невиданной эпохи.
До нас не смели даже боги
Дожить. А люди здесь живут!
Сюда вошедший неизбежно
С душой, раскрытой безмятежно,
Я изменить себя не смог.
Сначала думал: век добрее,
В таков уверовал, старея.
Иначе - поздно. Я - не Бог.
Дороги в рытвинах и ямах:
Как труден он, воздушный замок -
Воображения итог!
Но снёс мой замок до основы
Рождённый веком вихрь суровый.
А новый строить - я не Бог!
И стиснув зубы терпеливо,
Постигнул я неторопливо,
Что век мой - к лучшему пролог,
Поскольку, хаосом разрушен,
Мой век гармонии не нужен!
А время править - я не Бог...
Но жизнь как будто понимала:
У красоты её начала,
Что к продолжениям ведут.
Короткий миг мне улыбнулся,
Век о часы мои споткнулся
И уплотнился до минут.
2.
Вначале их - припомнить надо
Сырую полночь Ленинграда,
Моста Аничкова пролёт.
Там конь восстал. И в нетерпенье,
От скакуна не ждя смиренья,
Раб недоуздок с силой рвёт.
В порыве трепетном и грубом
На глади вод зеркальна группа
Раба с конём. Но двинет рябь.
И, словно кровь живая, воды
В них жизнь вдохнули и свободу
Вернули им... Но я - не раб.
Я жив. Мне жизнь - из категорий
Коня, что со смиреньем в споре.
И я покуда не ослаб!
Мои поэзия и проза
Живее вставшей дыбом бронзы -
Им время суд! А я - не раб.
Когда ж уродство равнодушья
Рвёт горло гибельным удушьем,
Как золотую рыбу краб,
Я испытанье принимаю!
Но, против дыбясь, всё же знаю,
Что и под пыткой я не раб...
А этой полночью сырою
Стою, восторжен красотою,
Что соразмерна и чиста.
И веря жизни и свободе,
Рабы и лошади уходят
В меня с Аничкова моста.
3.
И проступает в этой теме
Вспять повернувшееся время,
Черты забвенных рубежей.
Сын чисел, точности и меры -
Иду к векам до новой эры,
Мир нынешний неся в душе...
Путём, заведомо известным,
Туда попасть неинтересно:
Зарытый - станешь ты ничем,
А тот, что, в почве роя ходы,
Находит прожитые годы -
Всего лишь червь... Но я не червь!
Смешон мне поиск эволюций
Посредством медиума с блюдцем -
Удел набитых туго чрев:
Под гнётом духов мертвечины,
От глупости неизлечимы,
Пусть роются... А я не червь.
С надеждой керн берёт геолог,
Над прахом пляшет археолог,
Гипотезой осточертев...
Шагаю в мир до новой эры:
Мне самому нужны примеры
Веков живых. Ведь я не червь.
Я к повторениям причастен,
И потому мой день подвластен
Теченью канувшего дня...
По всеми брошенным дорогам
Живого времени залогом
С собою раб ведёт меня.
4.
Уже не в бронзе, настоящий,
Он - внемлющий и говорящий
На непонятном языке,
Обозначая образ жестом,
Как смысл мелодии маэстро
Доводит палочкой в руке.
И слышалось в его рассказе
С судьбой покорное согласье
И отзвук горестных годин.
Ему - легендой дом родимый,
Ему дано чужое имя.
Но я ему - не господин.
Зачем свободным волей страсти
На мост его поставил мастер,
Из мёртвых выудив долин?!
Ему без окрика и плети
Не по себе на белом свете,
Где я ему не господин...
Он обозначил нежеланье
Стоять предметом любованья:
Ни сном, ни духом - исполин.
«Я раб!» - вся суть его кричала.
Но я на даль кивнул: «К началам!
Ведь я тебе - не господин».
За словом слово, слог за слогом:
Соединялись понемногу
Две нити в общем узелке.
И пили мы из общей чаши,
И, дополняя сказы наши,
Чертили знаки на песке.
5.
Но, как ни разны мы, однако
Подобья некоторых знаков
Моё вниманье привлекли...
Итак, во все века, вначале
Рождались люди. И рождали.
И род свой крепко берегли.
Но эта крепость береженья
Их рук длинила протяженье:
Дубиной, палицей, мечом...
Сохой, мотыгою, киркою...
И вновь - копьём, пращёй, стрелою,
Пищалью, пушкой и бичом...
Короче, в праве первородства
Орудия не производства,
А нападений и защит
И следом за вооруженьем:
Страданья, рабство, избиенья,
Убийства, гибель, геноцид...
И ко всему уже привычный,
Покорен юноша античный,
Изобразив свой горький свет.
Но - и моим его считая -
Мнил он: другого я не знаю,
Мнил он: другого - просто нет.
И тут поддавшийся искусу,
Ему я выдал об искусстве
Соображения мои...
Да будет истинным наитье,
Пронизывающее нитью
Всё человечество земли!
Агенор
Окружена Закатноморьем,
Песком пустынь и плоскогорьем,
В сырых ветрах освежена,
Стенами высясь на востоке -
Откуда ждать гостей жестоких -
Древнела узкая страна.
Её граничные широты
Охватишь с птичьего полёта.
Лишь у прибрежной полосы
Кипела жизнью Финикия,
Чужим не подставляя выи,
Хитря в смолёные усы.
Всяк у неё в долгу великом:
Месопотамские владыки,
Аккад, Биайнили, Элам,
Сплочённой конницей лихие
Воители из Ниневии
Морским склонялись городам.
Шля от царей купцам приветы,
Сюда заглядывали хетты
Просить почтительно заём...
Всем Финикия угождала.
Сама ж она не воевала. -
А суть, по-видимому, в том,
Что, занята морской торговлей,
Она - ни-ни наличной кровью
Оплачивать военный счёт.
Здесь был совсем иной порядок.
Не то - давно пришли б упадок
Портовый строй и крепкий флот.
С падения Микен и Крита
Искусством кормчих знаменита
Держава лёгких кораблей,
Недосягаемых колоний -
На сухопутный и разбойный
Мирок чихать хотелось ей...
Война, известно, не игрушка:
За оловянную полушку
Кого заставишь воевать? -
Но, задолжав, цари хлопочут
О займах вновь. А кто захочет
Взаймы задолженнику дать?
Оскорблены скупым богатством,
Стране грозили святотатством,
Последним словом и мечом.
Но чуть затеют с нею войны,
Как все: и стар, и мал - на волны.
И вдаль. И враг им нипочём...
Котлы вскипают на кострищах,
Рыбьё да водоросли - в пищу.
Их в море остров приютит...
Глядишь, гонители остыли.
И вновь бурлят в красе и силе
Тир, Сайда, Библос, Угарит.
Во времена, наверно, оны,
В богатом полисе рождённый,
Стихий с людьми познавший спор,
Среди купцов - торговых бестий,
Особняком, но с ними вместе
Жил финикиец Агенор.
Как жил он? - В памяти осталось,
Что с детства стронут был он малость,
Что, звуки будто бы любя,
Протянет в голос полсловечка
И на песке черкнёт колечко,
Ещё полслова торопя -
И чёрточка... И море смоет,
Что на песке он палкой строит.
Чудак был, в общем, Агенор...
Но время шло. И год от года
Всё любопытней он народу:
Скрывает что-то. Может, вор?..
И грянул день. Пришли. И споро
Купцы скрутили Агенора.
И вопросил судья-магнат:
«Юнец, старейшинам ответствуй,
а не преступное ли средство
готовишь ты для наших чад?
Коль в зло оно державе вольной,
Плетьми ты хлёстан будешь больно,
а после изгнан навсегда...»
И юноша без проволОчек
Срывает с дерева листочек
И говорит: «Смотри сюда...»
На лицевой и на изнанке
Запечатляя щепкой знаки,
Он продолжает: «Двадцать два
гортанью звука извлекая,
мы способов простых не знаем
хранить во времени слова.
Представь, магнат, что знаки эти
отныне станут жить на свете
как финикийское письмо!..
Вот иероглиф. Слишком сложно...
Лишь в глине клинопись возможна...
А слово здесь - оно само.
Значок подобный букву значит.
За буквой буква - передача
значками слОва языка.
Ещё за словом - слов движенье.
И всё... Читайте предложенье.
Его оставила рука!
Что до запечатленья мыслей? -
Сгодятся: фиговые листья,
дощечка, тряпка, черепок...
Писать? - Вот палочка, вот жало
стрелы, топорика, кинжала,
вот - в краске кисть и шерсти клок...
Как быть с порядком букв исходных? -
Вот ряд понятий обиходных -
к примеру: «бык», «гора», «дворец»...
И двадцать две простые штуки
определят в начальном звуке
изображенья букв, купец.
Учись, почтеннейшая свита,
моей науке алфавита!
Передавай им: плеск волны,
шум в парусах, и пальм шептанье,
и зов любовный, и посланье
во все концы и стороны.
Не станут в тягость и заботы
учесть товар, свести расчёты.
Всё просто. Смогут и глупцы...»
Но, соль словив довольно скоро,
В ответ на речи Агенора
Смолчали хитрые купцы.
И кончив оптом суд их розный,
Изрёк магнат по пунктам грозно:
«Ты чёрных духов чародей!
Ты маг! Колдун! Доносчик грязный!
Ты враг народа безобразный!
Ты гнусный варвар! Ты халдей!
Хлестать согласно приговору
плетьми и выгнать Агенора!
Для Финикии он пропал...»
Как вдруг - тревога. Все - по лодкам.
То вышел - по сигнальным сводкам -
На город Ашшурбанапал.
...Мой сказ прервался. Я заметил,
Что раб внимателен и светел,
И глубоко печален взор.
Я удивился: «Что с тобою?»
И он, качая головою,
Шепнул вдруг: «Я ведь - Агенор!..
Они связать меня успели,
но брать в побег не захотели.
Я под смоковницей лежал,
покрытый грязью и позором.
Я больше не был Агенором!
Но быть собой не перестал...»
Он вспоминал! В нём всё запело -
Глаза, ладони, плечи, тело,
И даже горечь не могла
Смирить внезапного полёта:
Сверкала память, как свобода,
Как расступившаяся мгла...
«...И поднят был я мощной дланью.
Передо мною - истуканий,
жестоко вылепленный лик
(изломы скал - такие лица:
тугие бороды в косицах
и шрамы старые на них). -
Мечом поигрывая, хмуро
молчала мрачная фигура...
Взмолился я ему:
- Убей...
Осклабился декум злодейский
и вдруг спросил по-арамейски:
- Ты кто, мышонок?
- Грамотей...
- Знай, грамотей один... Владыка
мой - Ашшурбанапал великий,
мой царь, храни его Иштар!
Не тесно ль в паре грамотеям?
А ну, в шатёр к царю злодея -
оценит живо он товар...
Под одобрительные крики
они влекут меня к владыке
(он - я наслышан - был жесток)...
Вот мол над морем - мимо... мимо...
вот хижина - мой кров родимый...
Глядь: на пороге - черепок
горшка где были мною скрыты
дощечки с первым алфавитом...
Да, так! - Сородичи-купцы
тайком тут раньше побывали
и все труды мои прибрали.
Торгуйте ж словом, подлецы! -
не знать добра от вероломства
ни им, ни ихнему потомству,
что мой познает алфавит...
А мне теперь от горя мало
всех казней Ашшурбанапала...
Пусть... смерть одна! Пускай вершит...
В шатре царя (о, страх - недаром),
у входа рухнув под ударом,
Я гневный голос услыхал:
- Раб, ты в уме своём ли, смея
присвоить званье грамотея?! -
воскликнул Ашшурбанапал. -
Кто полонён ещё во граде?
Пускай род истинных занятий
откроет отрока сего...
Но поклонился воин главный
и молвил:
- Царь, владыка славный,
один он... больше никого...
- У нечестивца от испуга
язык ворочается туго.
Подать ему вина с водой...
По знаку Ашшурбанапала
мне поднесли большую пьялу,
и сделал я глоток-другой.
Набравшись сил, как мог толково
сказал царю я слово в слово
всё, что и судьям говорил...
И, взяв листок с моей запиской,
шепнул владыка ассирийский:
- И впрямь ты новое открыл!
Свидетельства побед, сражений,
всех утверждений, всех сомнений
отныне в тонкую тетрадь,
от посторонних в тайне скрытой,
посредством знаков алфавита
легко и просто записать.
О, письменные манускрипты!
Бледнеет золото Египта,
ничто - роскошества царей...
В тебя свой ум вдохнули боги!
И впрямь ты, юноша убогий,
достоин званья - грамотей!
И царь продолжил громогласно,
что многознание прекрасно,
да вот - немногим здесь оно
из-за символики обильной,
неодинаковости стильной
на повседневность нам дано...
В том, правда, некая отрада:
закон, к примеру, - думать надо
не час, не день, а часто - год,
пока на каменной таблице
суть в слове точно отразится.
А жизнь стремительно идёт!
И царь, измысливший законы,
вдруг видит, жизнью умудрённый:
не так закон определён! -
И те, кто судьбы стран решали,
бьют вдребезги свои скрижали,
а заодно - и блеск корон...
- Там, - продолжал он, - в Ниневии,
есть книги, клином выписные.
Они - всего дороже мне!
Но, словно чахнущие дети,
в непрочной глине чуда эти,
они нуждаются в уме...
Тебе отдам библиотеку!
Дай им при тщанье и опеке
по буквам конницей взлететь
и стать повсюду знаменито
в живом порядке алфавита
неувядающими впредь...
- Ах, нет! Не гневайся, владыка,
мне...
- Стой и внемли! Погоди-ка,
я расскажу тебе о них,
творениях умов чудесных,
о едких, тихих или лестных
табличках клинописных книг...
Ну, вот: страстна в глубинах грешных -
поэма «Песнь о Гильгамеше»...
герой молвою осуждён,
низведен злыми языками,
но, вопреки им жив значками,
принёс и мне страданье он...
«О бедняке ниппурском» сказка -
проделок всяческих огласка:
простой народ не так уж прост:
как скот, не будь с ним недостоин,
коль на правленье ты устроен,
не то - накрутит живо хвост...
«Теодицеей» строгих правил
себя Анум, наверно, славил:
так сочинить мы не смогли б.
Но автор есть! Он - заклинатель,
он - маг, он - истинноискатель:
Эсагилкиниубоббиб...
Как видишь, сердцу есть работа.
Но ты хотел сказать мне что-то? -
Изволь же, юноша, скажи.
- Ах, царь, владыка ассирийский!
Ведь я - лишь отрок финикийский...
Но родина мне - жизнь души!
И пусть меня на ней прокляли
сородичи. И обокрали...
Принадлежу я ей, увы...
И пусть ты, царь, всех выше честью!
Я не могу с тобою вместе
идти: мне там слова мертвы!..
Здесь, дОма, знаками созвучий
певучий, щебетный, гремучий,
любой язык изобразить,
свести к единству многоликий
оркестр гармонии, великий
природы голос вразумить
могу я, царь... Но там, в затворе,
напевы берега и моря
не возродит дворцовый свод.
Мне топот чужд. Мне дико ржанье.
Кров новый страшен мне страданьем.
И глины сушь меня убьёт...
А ты?.. Ты сам - всегда в походах,
то в буйной славе, то в невзгодах -
ты сможешь помнить обо мне?..
Не обрекай же, царь, неволе
того, кому лихой юдоли
и так достаточно вполне!
Царь ассирийский думал долго.
Давно всё стихло. И умолкла
возня. И ругань грабежей
лишь издалёка долетала...
Царь думал. Что-то созревало
в его растравленной душе.
Но вот он хмуро усмехнулся,
тяжёлый взгляд в меня уткнулся.
И новый суд судьбе моей
свершило мрачно и сурово
зло высекающее слово:
- Хотел ты воли, грамотей?!
Да, так - она сродни полёту.
Но прежде воля пахнет пОтом:
труднее пот - кровавей след...
В тебе хотел я видеть друга
по грамотейству и по духу.
Но вот он - враг. А друга нет...
И как врага тебя, хамита,
подвергнуть казни за обиду
я мог бы волею своей...
Тебя я в сердце принял. Ты же
сбежал, как девочка на крышу,
страшась насилья, грамотей...
Чем на добро ты нам ответил? -
Тем, что привета не заметил,
что руку нашу оттолкнул,
что нашу гордость боевую -
ты конницу мою лихую
насмешкой тайною лягнул?!!
Но буду мудр: казнить такого,
что, обуздав крутое слово,
взлюбил позор на площадях, -
не стану я...
Моё желанье:
тебе коней ужасно ржанье? -
Рабом же будь! При лошадях!!!
Вот так я очутился вскоре
в степях, у скифов лукоморья,
что объезжали лошадей
для ассирийских армий грозных, -
чем я и занялся серьёзно,
сколь мог при участи своей...
Меня табунщики вначале
за неуменье бичевали.
Но был я стоек и упрям,
осилил ловкостью невзгоды,
живя и рабством, и свободой
средь пота с кровью пополам.
В заботах каждый день по горло -
былое плоть моя отторгла,
развеял память вихрь степной.
Зато теперь, вцепившись в гривы,
я укрощал коней ретивых.
И главный скиф гордился мной...
За алфавит, за день позора,
за финикийца Агенора
мной было плачено сполна! -
Скакать, сосать кобылье вымя:
к чему носить вдобавок имя? -
Рабам несносны имена...
Нить
Рябь успокоилась под утро.
И многоцветье перламутра
Сошло на зеркало воды.
Спокойно небо отражала
Далёкая длина канала,
Да перемычками мосты
Вились вдоль дали вертикально.
В том коридоре идеальном,
Что слил с вещественностью свет,
Лежала плоско симметрия,
Деля деянья: рук прямые
И те, каких на ощупь нет...
И в этом не было обмана:
Она творится неустанно -
Игра воздушных половин.
Не шлях, не материальный посох -
Так быль достраивает воздух,
Длясь эхом канувших годин,
Так не теряет жизнь движенья
В разбуженном воображенье,
Где жадно бьётся пульс тугой,
Так слово вкладывают в слово,
Храня, как лёт до стрельб новых
Хранит цилиндрик пулевой...
Но горько жить и выжить трудно,
Пока былое неподсудно,
Поскольку нет его уже,
Пока: что будет - лотерея.
В неё играют, как умеют...
Лишь знанье тайное в душе
Подсказывает неизменно:
Непроницаемые стены
Пройдя, вернёшься ты сюда
И сам, не кто-нибудь вчерашний,
Тобой заложенные башни
Продолжишь строить.
Как всегда...
1.
Рябь успокоилась под утро.
И многоцветье перламутра
Сошло на зеркало воды.
Светлы гранитные громады.
Мосты и башни Ленинграда
Творят воздушные ряды.
Он спал ещё, огромный город.
Промозглой сыростью за ворот
Рассветный холод заползал...
Но вдруг к шагам моим, вполслуха
Прибился эхом отзвук глухо.
И рос. И в топот вырастал.
И оглянулся я на отзвук:
Прозрачна, призрачна, как воздух,
Тень грохотала за спиной
(Прообраз города наследный:
Страж Петербурга - Рыцарь Медный
Вот так же мчал по мостовой). -
Она выплясывала шало
Над огражденьями канала
И торопила в бег меня.
И я узнал своё виденье:
Был раб с конём моею тенью!
И раб не смел сдержать коня...
Живые души монумента -
Они летели к постаменту.
Я, помогая им, бежал
К мосту... Бьёт пять... Творенья Клодта
Стоят в росе, как в струях пота,
И тёпл ещё скульптур металл...
К шести в себя пришли фигуры,
Упала их температура
До окружающей среды.
И только небо отражала
Вода спокойного канала,
Плывя сквозь эллипсы-мосты.
2.
Мосты растянуты спирально. -
Длину тоннеля идеально
Сложил с вещественностью свет.
Так сослужили отраженья:
Всего двоякого сложенье
В объёмно-образный предмет.
Объём и образ...
Это значит,
Что мир приемлем не иначе,
Как: видит око - зуб неймёт.
И если смысл лишь в материале -
Творить бессмысленно спирали:
Простак сюжетов не поймёт...
Зачем мосты? Чтоб ездить в гости
Перемывать соседям кости?
Носить, возить и торговать?
Или - по замыслу стратегов -
Мосты: устройства для набегов?
Потом их следует сжигать?..
Но примитивны ль наши взгляды,
Когда сосуществует рядом
Отрада сложной красоты? -
Её творец - ты, умный зритель
(Да не войдёт в тебя любитель
Сжигать красивые мосты)!
И нет значительней работы,
Чем та, что выдумали клодты,
Верша творенья навсегда.
И среди них, осуществлённый
В объёме, образ оживлённый -
Пролёт Аничкова моста...
Не разрушать такое строят!
И значит он чего-то стоит -
Объёмно-образный предмет,
Где возникает симметрия,
Деля деянья: рук прямые
И те, каких на ощупь нет.
3.
Она творится без обмана -
Нерукотворна, неустанна
Игра воздушных половин.
И в этом смысле: мост и слово
Глубинной спаяны основой,
Как с финикийцем славянин...
...Меж алфавитом и санскритом,
До неких дней не знамениты,
Копили память племена. -
Стеной вокруг леса глухие.
Но ось язычной симметрии
Была сквозь них проведена.
И хорошо видать отсюда
Славянам выпавшее чудо,
Стремительный навстречу рост:
К оси - от берегов санскрита,
К оси - из далей алфавита
Сводил концы незримый мост.
Шёл по нему булгар на запад,
Хазара вёл поживы запах,
Сошлись на Венгрии угры,
Нашли пути варяги в греки...
Хранит язык славянский вехи
Мостом устроенной игры...
В крови замешанное слово! -
Не потому ли добр сурово
Славян беспечнейший народ?
И живы мы не потому ли,
Что наш язык ни плеть, ни пуля,
Ни новый Запад - не берёт?
Но есть ещё в нас и такая
Ось - наша память временнАя,
Идущая от сердцевин:
Не шлях, не материальный посох -
Здесь плач-былину помнит воздух,
Длясь эхом канувших годин.
4.
Нет, не теряет жизнь движенья
В разбуженном воображенье,
Где жадно бьётся пульс тугой,
Поскольку всякий образ - новый:
И солнца ярь, и мрак свинцовый -
В единстве, движимом тобой...
Дитя неоднозначных взглядов,
Переосмыслив! - строить надо,
Перевоображая быль!..
Страшён строитель пустозвонный. -
Столпотворенья Вавилона
Жива ещё и пахнет пыль.
Не властовозвышенья ль ради
Он вечный мост на рабстве ладил?
Не в камне ль выбил письмена:
Как, табунам подобно конским,
Он - род ассиро-вавилонский -
Взнуздал земные племена? -
И позабыли созиданье
На языке непониманья:
Был Вавилон - хоть густ, да пуст
В стремленье стать столпом великим
Над всем двунадесятьязыким
Слов разобщённых миром уст...
Но ты договорись с пространством,
Достигший общего гражданства
Земли свободных языков,
Воображеньем моментальным
Стремись по образам спиральным
Сквозь совершенный ряд веков. -
Лишь через явь и отраженья
Достигнет разум возвышенья,
Дойдёт до цели основной.
Так слово вкладывают в слово,
Храня, как лёт до стрельб новых
Хранит цилиндрик пулевой.
5.
Но горько жить и выжить трудно,
Когда былое неподсудно,
Поскольку нет уже его.
Постичь ли тайны отражений,
Не зная мига возвышений
В себе себя же самого?
Уснувших дней, когда-то страстных,
Теперь свидетель и участник -
Переведён сюда не ты ль
(Как точно сказано - «по бритве»)
К мечте вселенской: вечной битве
За нескончаемую быль?
Лишь прошлому открывший душу -
Ты существующему нужен
Как отражений миг живой...
С колен не встанут люди Клодта!
Над ними дыбится природа,
Жить не желая под уздой.
Давно их рубища истлели,
Усилия обронзовели
Под гнётом пагубных времён.
И предок, рабством обездолен,
В своей бессильно-жалкой роли
На обозренье водворён.
Но изваянье из металла
Кого из нас не восхищало
Монументальной красотой? -
И лишь в мгновенье отражённом
Внезапно став одушевлённым,
Оно смутило разум твой.
Суди его!.. Оно подспудно
В тебе проспало непробудно -
Тщеты наследственной клише...
Но в час, когда, дерзнуть не смея,
Отринешь мир как лотерею, -
Проснётся тайное в душе.
6.
Оно подскажет неизменно:
Непроницаемые стены
Пройдя, вернёшься ты сюда.
Но, к высям неба обращённый,
Себя не вспомнишь обречённым
Рабом Аничкова моста...
Ты был томим духовной жаждой,
Твердил ты с нею не однажды
За буквой букву - алфавит.
И каждый раз твои ладони
Несли кирпичик в кладь гармоний:
И на вершок возвышен быт.
И каждый раз - себе предтеча -
Ты собирал богатство речи
И отражал её письмом...
И потому не умирало:
Теченье чудного канала
И отражения на нём...
Сюда сегодня поселённый,
Верши свой быт незавершённый,
Одушевляй собой мосты
И не стремись к узде и в стремя:
Смирявших сбрасывает время -
Законы времени круты...
Но если сам ты не лукавишь,
Смелей касайся вечных клавиш,
Свои мелодии твори! -
Оркестр подхватит звуки эти
И поведёт, как нить, бессмертье,
Хор смертных слухом одарив...
Незримы наши отраженья. -
Рядов воздушных совершенье
Не отпускает никуда:
Сегодняшние из вчерашних,
Когда-то начатые башни
Пришли мы строить, как всегда...