Ночь – беспредельное море, рондо своей крутизной
сносит заслон бутафорий, в стон переходит грудной
и напряжением ритма рвёт капиллярную сеть,
режет опасною бритвой соединения все
разума с телом, на кожу сыплет как чёток горох
дрожь наслаждения, множа пульсовый темп болеро,
прессом сминая попытки вырваться, просто вздохнуть,
словно вьюном душит гибким, но ускользает как ртуть,
и догоняя, надеясь, нить ухватив, я лечу
к тайному нечто, что рдеет и разжигает свечу
ярче, всё ярче – пожаром в тысячу яростных солнц,
и умираю под карой протуберанцев тельцом
выгоревшим и иссякшим, за откатившей волной
на остывающем пляже вес обретая земной.