ПРОЛОГ Прошла победная весна. СОЛДАТАМ И ОФИЦЕРАМ
Я снял свои погоны. Великой Отечественной войны
Уже в словах была война, 1941-1945 годов,
Да в инвалидских стонах... павшим и выживщим,
И возрождались города, посвящается.
Руины расчищались.
Как рана, прошлая беда
Рубцами зарастала.
Пришло тогда письмо в слезах,
Размыты болью строки...
Такие письма не пустяк,
Хоть убежали сроки
И жизнь, ушедшую давно,
Не воскресить мольбою.
Ничто трагедия кино
Пред правдою живою!
Но вот письмо, читайте вы,
Тогда вам станет ясной
Вся сила преданной любви,
Погибшей понапрасну.
Та боль, что годы пронесли,
Нас трогает сегодня...
Но ты, дружище, сам прочти,
Если тебе угодно:
«Пишу за мужа моего...
Его давно не стало,
Но я, прочтя его письмо,
В нём адрес Ваш узнала.
Решила написать я Вам.
Простите, незнакомы.
Но если пишут как друзьям,
То думаю, - законно.
Мне письма мужа, как бальзам,
Знак призрачной надежды.
В них предаюсь его мечтам
И жду его, как прежде...
От Вас хочу я правду знать:
Что всё же приключилось?
Прошу Вас честно написать.
Вы проявите милость!
Ещё тогда шепнули мне
(Тайком, в военкомате),
Что будто муж сидит в тюрьме,
Отказ, мол, в аттестате.
Я так была поражена
Тем гнусным сообщеньем,
Что не было ни дня, ни сна,
Лишь тяжкие виденья.
Во сне, и даже наяву,
Везде и всюду - Коля...
И ничего я не пойму
В своей нелёгкой доле.
А Коля очень честным был,
Да Вы его ведь знали!
И - вдруг такое?! Что же с ним?
Его оклеветали?
Потом, недели три спустя,
Пришла нам похоронка...
И рвалось сердце по частям:
Что ж было там, на фронте?
Мне жизнь без мужа ни к чему.
Ох! Если бы не дети,
Я бы давно ушла к нему!
К чему мученья эти?
Он, видно, не в бою погиб?
Глухи к моим запросам.
Есть тут какой-то перегиб,
Загадки и вопросы...
Хотя бы знать, могила где?
Я б съездила, упала,
И все, что в горестной судьбе,
Ему бы рассказала.
Молюсь и плачу по ночам,
Знобит как в лихорадке.
Не счесть моих душевных ран...
Ох, верьте, мне не сладко!
Вы напишите мне. Прошу!
Молю! Черкните слово!
Я только правду знать хочу:
Что ж стало с Калачёвым?
Вы врачевали на войне.
Душа моя как рана.
Прошу Вас, помогите мне!
К Вам с уваженьем, Анна...»
Былое только растревожь -
Оно тотчас проснётся,
Вонзится в сердце будто нож
И болью отзовётся.
Я тут же сел писать письмо -
Листать войны страницы.
Одной лишь памяти дано
В былое возвратиться.
Я снова мёрз, я снова мок,
Друзей встречались лица...
Войны прошедшей тяжкий рок
Печалями струится.
Вас вижу, Анна, словно тень
Иль раненую птицу.
Зачем Вам знать тот чёрный день?
Пусть Вам он не приснится.
Нет, я не стану Вам писать.
К чему нужна Вам правда?
Всем это нужно рассказать,
Но только Вам не надо!
Так дай мне Бог в достатке сил
Поведать всё, как было.
Талантом, Боже, награди,
Чтоб слово осенило.
1
В тот год шли местные бои.
В лесу мы окопались.
Снаряды берегли свои,
А немцы - не считали.
Бессчётно сыпали на нас
И мины, и снаряды.
И жизнь своя (в который раз!)
Была нам как награда.
Земля дрожала. Бил озноб.
Деревья вверх корнями.
И лишь солдат всё превозмог
И в землю врос ногами.
А в целом день на день похож.
И к смерти привыкают,
Как повторяемую ложь
За правду принимают.
Иной, узнав солдатский быт
Войны, давно прошедшей,
Заявит: «Не могло так быть,
Нельзя привыкнуть к смерти.
Там каждый день одни бои,
Там места нет для мысли.
Короче, там часы и дни
Идут почти без смысла.
Мы видим всё это в кино...»
Но в жизни всё иначе.
Там каждому своё дано,
Есть радости и плачи...
Там есть любовь и есть мечты,
Надежды есть и боли,
И перекинуты мосты
В далёкое приволье.
Хотя не всем к нему пройти
Сквозь трудные походы,
Но на войне бывают дни,
Что вспомнишь через годы...
Бои бывают не всегда,
А в нудной обороне
Солдаты роют землю так,
Как пашут пашню кони.
С утра до ночи, и в ночи
Копаются траншеи.
То укрепляют блиндажи,
Выкапывают щели...
То баню строят, то навес,
Чтоб кухню скрыть от глаза,
То где-то расчищают лес -
Всё в точности с приказом...
Начальство думает о том,
Занять чем ум солдата.
И изгоняет мысль трудом -
С рассвета до заката,
Чтоб от усталости всегда
Мечталось о покое
И чтобы смерть или беда
Рождали лишь героев...
Но люди там, как люди здесь.
Характеры различны:
Одним бесчестье, другим честь,
А третьим лишь приличье.
Я вспоминаю этот день.
Морозец. Было рано.
По облакам скользил, как тень,
Двухфюзеляжный «Рама»...
Корректировщик ищет цель
(Бронирован он, сволочь).
Солдат скорей забился в щель,
Ждёт от зениток помощь.
Они же, как цепные псы,
Залаяли истошно.
Разрывы кляксами легли,
Неточно, суматошно.
Из блиндажа иду наверх.
Заснежена полянка.
И вижу: двое человек
Стоят вблизи землянки.
О чем-то бойко говорят,
И ноль вниманья «Раме»...
Один - Негробов, наш комбат,
С ним незнакомый парень.
Я наблюдал со стороны
За этим диалогом
И из-за голоса войны
Не разбирал ни слога.
Негробова я знал давно.
На фронт пришли с ним вместе.
Всегда я уважал его.
И у него был в чести.
Ну, а другой - не так красив,
Как был он ладно скроен,
Черняв, а на висках чуть сив.
Он весел, беспокоен.
Фасонно шапка набекрень,
Три кубика в петлицах.
Широкий, со звездой, ремень.
Открытостью лучится.
Он то мрачнел, то вдруг сиял,
Лицо, смеясь, играло.
Он внешне душу отражал -
И живо, и с запалом.
Я подошёл.
Сказал: - Здоров!
Негробов буркнул что-то.
Потом: - Знакомься: Калачёв,
Наш новый компульроты.
По званью старший лейтенант.
Тот в шутку: - Ванька взводный.
Обстрелян, видно, не курсант,
Да с юмором природным...
И артобстрела вроде нет,
Не ищет, где бы скрыться.
Он шутит и не прячет смех,
А ум в глазах искрится.
В моей руке тепло руки,
Тепло во встречном взгляде.
- Я медсанвзвода командир.
- Знаком с таким отрядом!
Ирония была во всём:
В лице, и в красках речи,
Да и в смешливости простой,
Понятной, человечной.
- Не обижайся, пошутил.
Порядком надоели
Мне госпитальные пути
Да мягкие постели.
Там мягко стелют - жёстко спать.
Болячки от уколов.
Пожалуй, легче воевать,
Чем прыгать с задом голым.
Негробов тут захохотал,
А я слегка смутился.
- Я не тебе адресовал.
Прости, что поделился.
Ещё на финской получил
Я первое крещенье.
Меня там снайпер подстрелил.
Потом хватил мученья:
Сестрички, крестики, глаза,
Наполненные болью,
И страждущие голоса -
Завоешь поневоле!
И рвёшься с той цепи сюда.
Но редьки хрен не слаще.
Здесь тоже прячется беда,
Быть может, в этой чаще, -
И он обвёл глазами лес,
Искромсанный войною,
В котором бродит подлый бес,
Что здесь зовут судьбою...
Заглох немецкий артналёт.
Солдаты с котелками
Спешат за завтраком в хозвзвод
(За супом с сухарями).
- Ты, верно, орден получил
Ещё за сорок первый?
- Нет, это финский сувенир.
Он талисман мой верный.
Эмаль отбита на краю.
Вы видели?
Взгляните!
Мне жизнь недавно спас в бою
Мой талисман-хранитель, -
И полушубок приоткрыв,
Он показал нам орден.
На знаке орденском надрыв,
Осколочный по форме...
Он улыбнулся широко:
- Бывает же такое?
Отделался совсем легко,
Кровавою звездою.
Но заодно другой кусок,
Мне в брюхо, как по блату.
И долго шили мой живот
Братишки-эскулапы.
Шутил без маски Калачёв,
А просто так, по-свойски,
Как будто век со мной провёл,
Свой, видно, парень в доску!
Негробов молвил:
- Я пойду. Что натощак трепаться?
Пора отпробовать еду,
Да за дела приняться! И тут сказал мне Калачёв:
- Вон, видишь, три наката?
Я в той землянке новосёл,
Жду в гости в нашу «хату».
В ту ночь мы с ним прошли вдвоём
Вдоль нашей обороны.
Расчёты все проверил он,
Наличие патронов.
Проверил пулемётов бой,
Стрелял с весёлой хваткой.
С ним оживал солдат любой,
На добрый юмор падкий!
Ну, а когда обратно шли,
Подверглись артналёту.
И лёжа Калачёв шутил:
- Терпи! - кричал, - пехота!
Узнал, что Николай женат,
Что нет милее Анны,
Что двойню родила - ребят,
Которых не видал он.
Но Калачёв их полюбил:
- Растут сыны - не бабы!
Живым прийти б с этой войны,
Представь, как были б рады!
2
Но вот встаёт передо мной,
Как будто на картине,
Простой обычный местный бой
Без измененья линий.
И цель поставлена одна:
Разведать огневые,
С которых вражья сторона
Нас обстреляет ныне.
Неважно, сколько упадёт
На землю ранних «листьев»,
Зато узнаем наперёд,
Откуда был тот выстрел.
Где пушки спрятаны врага?
И сколько миномётов?
Как оборона глубока,
Хватает ли пехоты?
А заодно б и «языка»
Схватить бы на «закуску»...
Задача, в общем-то, проста:
Лишь встать под вражью мушку!
О, эти местные бои
Я помню и сегодня!..
Повсюду порохом чадит...
В бою, как в преисподней!
И пулемёты говорят
На языке понятном.
Солдат любой канавке рад,
И нет пути обратно.
И этот час, как будто год,
А может быть, и годы.
И если умереть черёд,
То незаметно вроде...
Бегущих рядом видишь ты -
Становишься смелее.
Здесь погибаешь не один,
А вместе веселее...
Но вот приказ - все отошли.
И раненых убрали.
Но край сраженья весь горит
Разрывными огнями.
Земля трепещет, пушки бьют.
Ракета за ракетой.
То немцы мстят за наш дебют
С успешною разведкой.
У пулемёта Калачёв,
То здесь, то там... Он в роте.
Организует всех бойцов
В их помощи пехоте.
И тут в какой-то краткий миг,
В секундное затишье,
Сквозь шум войны донёсся крик:
- Ой! Братцы! Помогите! -
И Калачёв сказал: - Огнём
Прикройте меня справа.
Я доберусь к нему ползком.
Стреляйте вдоль канавы!
- Товарищ старший лейтенант,
Да это же погибель!
- Не рассуждать! Молчать, сержант!
И выпрыгнул под «ливень».
Мелькнула вроде бы рука
В ракетном тусклом свете.
И Калачёв ползёт туда,
Где тень он заприметил.
И эти метры, мерой в жизнь,
Все пулями прошиты.
Чуть над землёю поднимись, -
И будешь враз убитым.
В воронке парень молодой,
Ещё почти ребёнок,
Он стонет жалобной мольбой,
Как брошенный котёнок.
Бормочет что-то невпопад,
И страх сковал всё тело...
А Калачёв: - Давай-ка, брат,
Держись за шею. Смело!
Но тот в слезах твердит: - Воды!
Ну дайте хоть глоточек!
Горит! Горит! Горит внутри!
- Ты потерпи чуточек...
Уже почти что рассвело...
Проклятые ракеты!
(Страшней всего, когда светло:
Как скрыться незаметно?..)
И Калачёв опять ползёт
С живой тяжёлой ношей.
Солдат то стонет, то орёт,
То пить слезливо просит.
Вот, наконец, и бруствер.
Слез. Лежат на дне траншеи.
Но стонет раненый боец.
Теперь бы побыстрее...
Ввалился он в блиндаж ко мне,
Измучен и встревожен,
И словно взрывом в полутьме
Всех криком огорошил:
- Быстрей солдату помоги! -
Одышка с дрожью речи.
На нары парня положил,
Надеждой взгляд отмечен...
Пока я кофеин вводил
И делал перевязку,
Он с парнем тихо говорил,
В словах сквозила ласка.
Солдат надрывно произнёс:
- О, господи! О, мама!
- Крепись. Не ной! Не надо слёз!..
Да умирать нам рано!
Полегче станет враз тебе,
Ведь к доктору успели, -
И Калачёв к нему подсел.
Прикрыл полой шинели.
Своих он не стеснялся слёз.
Щекой к щеке прижался:
- Не для того тебя я нёс,
Чтоб ты вот здесь скончался.
Едва успел закончить он,
Как голова упала...
У Калачёва горький стон
Враз вырвался устало.
Неописуемая грусть.
Опущенные плечи.
Так уносил он тяжкий груз
Другим годам навстречу.
И вот теперь, чрез много лет,
Я думаю о чувствах,
Во мне оставивших свой след,
Как речка своё русло.
Оставили они добро,
Любовь и состраданье.
И хоть всё было так давно,
Но живо всё в сознаньи.
3
Зимний вечер плыл над фронтом,
Лишь ракеты-фонари.
Пулемёты бьют экспромтом
От заката до зари.
Мы в траншейной обороне
(Впереди река Угра,
За рекой, на горном склоне, -
Укрепления врага.) -
В блиндаже, то есть в землянке
С трёхнакатным потолком.
Вместо двери - плащ-палатка.
Для солдат тут кров и дом.
Те, кто отбыл в карауле,
Здесь как будто бы в тиши.
Песни разные тянули
И болтали от души.
Темы всякие бывали:
И про фронт. И про любовь...
И вопросы задавали:
Отчего бывает хворь?
Или: как фашизм родился?
Кто его вооружил?
Хоть бы фронт второй открылся -
Что у них там, нету сил?
То придумывают казни,
Чтобы Гитлера убрать.
В общем, разговоры разны,
Только б время скоротать.
Мы в такой сидели вечер.
Улыбался Калачёв
Остроумью просторечья
И шутливости бойцов.
Да солдаты не смущались,
Он средь них всегда был свой.
С ним по-свойски обращались -
Близкой им, родной душой.
Знали: он ведь за солдата
Жизнь свою готов отдать.
И прошла молва когда-то,
Что полез бойца спасать...
Не жалел он папиросы
И делил свой доппаёк,
Отвечал солдату просто -
По-иному он не мог.
И солдата знал он лично.
Знал, на что какой горазд.
Кто мог сделать всё отлично,
Ну а кто - почти балласт.
Доводилось часто слушать,
Как солдаты речь вели.
Иногда краснели уши
От солдатской трепотни.
А на сей раз молодые
Говорили о любви.
Были среди них такие,
Что детьми на фронт ушли:
Не испили женской ласки,
Не согрелись теплотой.
Прямо с парты - сразу в каску
И дорогой фронтовой.
Вот таким и был рассказчик.
Взрослость явно напустив,
Сладил он рассказ послаще
И других разбередил.
- Вот со мной такая штука
Приключилась по весне,
Что поныне та разлука
Часто видится во сне.
Вспоминаю с болью вечер.
Им полны мои мечты -
Я тогда девчонку встретил.
Несравненной красоты.
Небольшая деревенька.
Разместились в хатах мы.
Дождик крапал помаленьку.
Все свалились. Видят сны...
Ну, а я побрёл скучая.
В клубе сельском, небольшом
Собралась девчонок стая,
Вроде всё им нипочём.
Я зашёл, а там гармошка.
И девчат весёлый рой.
Стал я с края, у окошка.
Растерялся... Сам не свой!
Вы не смейтесь, а поймите!
Откровенно говорю.
Я девчонок не любитель,
Ну, а тут огнём горю.
Может, то от скуки было
(Ведь давно их не видал).
Или чувство пробудилось,
Коль попал на этот бал?
Но гляжу, одна дивчина,
Что стояла в стороне,
Взглядом, как ножом, пронзила,
Аж неловко стало мне.
Симпатичная улыбка,
А фигура - высший класс!
(Но и я не лыком шитый!)
Вздумал, что настал мой час.
Обращаюсь:
«Разрешите
Пригласить на танец Вас!»
А она: «Ну что ж, ведите!»
И пошли мы с нею в вальс.
Закружились, завертелись,
Теплота её во мне,
Будто мчимся в карусели,
Да на взбалмошном коне...
Я боюсь, чтоб не упала,
И к груди её прижал,
А она заулыбалась
И сказала: «Вы - нахал!».
Но была при этом милой,
И в глазах смешок искрой,
И неведомая сила
Мигом овладела мной.
Вдруг мне захотелось очень
К ней припасть как к роднику,
Целовать ей губы, очи...
Жажда, просто не могу!
Истерзался. Мочи нету.
Утонул в её глазах.
Жду какого-то ответа.
А в ответ - щека в слезах...
Девка вроде очумела.
«Что случилось?» - говорю.
А она: «Не ваше дело». -
Как ошпаренный стою.
Враз юлою крутанулась
И стремительно ушла.
Всё во мне перевернулось...
Вот такие вот дела!
Убежала та девчонка.
Я за ней помчался вслед.
Лишь мелькнула у хатёнки -
И растаяла в момент!
И к другим я обращался,
Знать хотел: да кто ж она?
Так ни с чем я и остался,
Разлучила нас война.
Но и нынче эта девка
Мне покоя не даёт...
Прострелила сердце метко,
Вроде снайпер - напролёт! -
Сделал паузу бесстрастно,
Было тихо меж солдат.
- Ну, брехать ты, парень, мастер,
Да и трепешься ты в лад!
- Замолчи, Диряхин. Дурень!
Пусть рассказывает всё.
Он открытый по натуре,
А не то, что ты, осёл...
Властно тут сержант вмешался:
- Не мешайте говорить!
И не надо возмущаться
И товарищам хамить!
- Ну и что же, что же дальше?
Не таись и говори.
- Было ж это всё на марше.
А назавтра мы ушли.
Что случилось - непонятно?
Вот загадка предо мной.
- Их словами надо. Ясно? -
Перебил рассказ другой. -
Что б за душу зацепили,
Чтоб туманили мозги...
Комплименты. Фигли-мигли...
Да и лаской подмоги!
Надо так, чтоб трепетала,
Чтобы в душу ей залез.
Им, брат, нравятся нахалы.
Ну, а ты прокис вконец.
На глазах его усмешка:
- Нет загадки никакой.
На примете у той девки,
Может, парень есть другой?
Я бы там не растерялся:
«Погоди б, - сказал, - постой!»
И шепнул бы: «Ты мне сдайся!
Всё, мол, спишется войной!»
В блиндаже расхохотались:
- Вот дурак ты, так дурак!
В чувствах тонкие детали,
А тебе бы просто так?!
И она тебе не немец.
Ей не скажешь: «Хенде хох!»
Чувства силой не изменишь,
А скорей наоборот!
Ну, какая в этом радость,
Если девку силой взять?
В этом горечь, а не сладость.
За такое б в морду дать!
Ну, а ты б споганил душу?
Ишь, нашёлся мне нахал!
Мы за это фрица душим,
Чтобы в души не плевал...
Мы за это здесь, в траншеях,
Сухари жуём с водой,
Жизней наших не жалеем,
А ты спишешь всё войной? -
Я сказал не то что злобно.
Нужно ж парню баб узнать?
Честь блюсти... То безусловно.
Но не надо и зевать!
4
Мы накурились допьяна
И вышли из землянки,
Так и не вычерпав до дна
Солдатской перебранки.
А лес как будто бы оглох,
Лишь изредка, далёко,
Нам слышались снарядный вздох,
Раскаты пулемётов.
Потом какой-то часовой
Окликнул нас тревожно.
Мы шли протоптанной тропой,
Забыв про осторожность.
На фронте человек открыт:
Читай, как будто книгу.
Он весь прозрачен, как родник,
Чужды ему интриги.
Вся жизнь проходит на глазах.
И тайны здесь не тайны.
Видны здесь смелость, или страх,
Или испуг случайный.
Порой и мёртвых помянут
Каким-то добрым словом.
И друг здесь узнаётся вдруг,
Под тяжестью суровой.
И вот товарища плечо,
Чтоб знать, что обопрёшься,
Когда вдруг станет горячо
Иль смертью обожжёшься...
Об этом думал я тогда,
Вдыхая воздух свежий.
Хрустел снежок. Мороз слегка
Пощипывал нас нежно.
И Калачёв, идя, молчал.
Свои месил он думы.
Потом задумчиво сказал:
- Свет хорошо придуман!
Смотри, какая красота,
Деревья-великаны...
А мы шагаем в никуда,
А вроде бы и прямо.
Но в сути иллюзорно всё.
Вот есть, а вот и нету...
То лето дарит нас теплом,
Зима - коротким светом...
Сегодня есть, а завтра нет,
Так вещи и так люди.
Вся жизнь - загадочный предмет,
Как будто клоун чудит.
То вознесёт, то свалит вниз.
Обогатит... Ограбит...
И это всё зовётся жизнь
И бродит между нами...
И плохо или хорошо,
Люблю её, гадюку,
За всё, что было и прошло,
От радости до скуки.
- Ты, Коля, рассказал бы мне,
Где жил? И как женился?
Немного о твоей жене.
Мне может пригодиться.
- Юность я прожил на юге...
И какие там места!
Небо с морем в полукруге:
Всё одна - голубизна!
А назад, на берег глянешь,
Зелень гор - стеной стоит.
Воздух свежестью дурманит
И фантазию пьянит...
Как представлю парус дальний
В той сияющей дали,
Так заноет, так потянет:
Хоть взлетай, к нему лети...
Географию когда-то
Я не просто изучал:
Не мечтал от немцев драпать,
А увидеть мир мечтал!
Ты хоть раз бывал на море?
Видел бешеный прибой?
Я ж наслушался историй...
Вроде видел шар земной.
...С Аней жил я по соседству.
Знал о ней почти что всё.
Протекало вместе детство.
Пробудилась к ней любовь...
А любовь - такая тяга,
Что в словах не передать.
Никого других не надо,
А без Ани пропадать...
Кратким было счастье наше.
После финской - вновь война.
Нам пришлось из этой чаши
Выпить горечи сполна...
5
Её представил мне комбат:
- Знакомься! - Медсестричка!
Зачисли ты её в свой штат,
Пусть трудится, как птичка! -
И тут же обратился к ней:
- Как звать тебя? - Наталья!
- С народом будь ты поскромней.
Ты медсестра, не краля!
И мне гляди, чтоб не того...
Ребят не совращала.
Ведь здесь война, а не кино.
Запомни для начала, -
Серьёзно говорил комбат.
Казалось, сыпал искры,
Но будто позабыл свой мат
И мысли были чисты.
И тут в землянке, в полутьме,
Я разглядел девчонку.
Стояла профилем ко мне.
Была стройна и тонка.
Шинель и шапка как у всех,
В глазах полно задора.
Её здесь ожидал успех,
В чём убедился скоро.
Хоть в «Огонёк» её портрет:
Точёны нос и губы,
И перламутровый отсвет
В улыбке дарят зубы.
Узнал: приехала она
К нам в часть из Подмосковья.
И после курсов - медсестра.
Хлебнула много горя:
Похоронила мать, отца.
Брат где-то есть на фронте.
А как дождалась письмеца,
Светилась день, как солнце!
До нас работала сестрой
В медпункте на вокзале.
Её признали строевой
И в армию призвали.
Одна на всей передовой...
Дивчина - то, что надо!
Она в санвзвод ушла со мной,
Потом трудилась рядом.
Повязки делала легко,
Словечком подбодряла.
И смеха звонким серебром
Землянку наполняла...
Как познакомилась, когда
Наташа с Калачёвым,
Не знаю. Только встреча та
Вдруг обернулась ссорой.
Но это было уж потом,
Когда она влюбилась
(Среди солдат прошёл слушок,
Когда их связь разбилась).
Бывало, часто вечерком
Землянку покидала
И скрытно, чуть ли не тайком,
Куда-то убегала.
Как оказалось, шла она
В землянку Калачёва.
И там сидела допоздна
В компании весёлой.
Смеялись вволю от души
Солдатским шуткам острым.
Все молоды, все хороши,
Всё в отношеньях просто.
Мелькал на лицах бледный свет
Мерцающей коптилки.
Звучал «Гранатовый браслет»,
В землянке было тихо...
А Калачёв рассказ свой вёл
Совсем непринуждённо.
Заворожил он всех бойцов
Историей любовной.
Наталья, чувства затаив,
Глотала, будто воздух,
Любви неслыханной порыв, -
Казалось, невозможный.
Но Калачёв рассказ прервал.
Сказал: - Продолжу завтра.
Всем, кто в наряд, покинуть «зал».
Конец, братва, театру.
На воздух вышел.
Закурил.
Прошёлся вдоль землянки,
Солдат глазами оценил
(Ведь шли не на гулянку!).
Стоит и курит под луной,
В свои ушедший думы,
Опять соседствуя с войной,
Прислушиваясь к шумам.
Наташа скрыто подошла.
В глаза глазами впилась.
За шею быстро обняла,
Губами приложилась.
Он был внезапно оглушён,
Пьянён был поцелуем...
Она исчезла будто сон,
Приснившийся впустую.
И вдруг, откуда ни возьмись,
Пред Калачёвым - Плошев:
- Так поздно, ты ещё не спишь?
Я видел, между прочим...
Ведь девка втюрилась в тебя.
Ты что, не понимаешь?
Эх, Николай!
Зеваешь зря,
Ты многое теряешь...
На фронте днём одним живи.
Что завтра - неизвестно.
Поэтому, что есть, - бери,
Тем более, что честно!
- У вас, я слышал, капитан,
В тылу жена, детишки?
- Считай, что этот вклад мной сдан,
Хранится на... сберкнижке! -
Расхохотался от души.
- Такое нынче время,
Что все деянья хороши.
Отбрось к чертям сомненья.
А вот придёшь с войны живой -
Простят все прегрешенья...
И будешь жить с родной женой
Без тени сожаленья!
- Да так присяге изменить,
Пожалуй, и недолго!
- Давай политику не шить!
Не путай шутку с долгом.
Вот тут и я к ним подошёл,
Ушёл начсмерша Плошев.
Сквозь зубы сплюнул Калачёв:
- Типок довольно пошлый!
Я замечал уже не раз,
Что он следит за мною.
То вдруг придёт ко мне в блиндаж
И вроде друга строит...
6
А внешне Плошев был хорош,
С улыбкою радушной.
Под хитрой маской прятал ложь,
Как сеть, что ловит души.
С солдатами любезен был,
Но скрытен, незаметен.
А пред комбатом лебезил.
Он стал предметом сплетен.
Негробов не любил в нём ложь:
«Хитёр, подлюка, шкура.
Такой всегда продаст за грош.
Паршивая натура...»
...Уже умолк снарядов вой.
Уснули, видно, фрицы.
Не спит луна над головой.
Но Плошеву не спится,
Он отоспался прошлым днём...
Встречался с агентурой.
И доложил вверх обо всём:
О проходимцах-шкурах,
О разговорах меж солдат,
О недовольстве пищей...
И как ведёт себя комбат,
Кто «приключений» ищет.
Для Плошева здесь мал размах:
Тут он на пониженьи.
Но не парит он в облаках.
Он знает положенье.
Пока что всё ещё не то,
Совсем не так, как нужно.
Пока что мелочи. Ничто,
Чтоб вырасти по службе.
Зацепка малая была б,
И стал бы он майором.
Он мастер по таким делам
И взлёт свершил бы скоро.
Честолюбивая мечта
Покоя не давала.
Идея, в общем-то, проста,
Но время не настало.
Ещё недавно он служил
В дивизионном смерше.
Там припеваючи он жил,
Там далеко до смерти.
На складах были все свои.
Достанешь всё, что надо:
Продукты, вещи - всё бери...
Навалом шоколада.
И в медсанбате был своим.
Девчонку брал любую,
Он их одаривал, кормил...
(Конечно, не впустую!)
Взамен он ласки получал,
Горячность поцелуев
(Порою даже уставал).
Теперь по ним тоскует.
Тогда приелось это всё.
Власть сладостно пьянила.
Он девушку одну привёл,
Она не покорилась...
Там слёзы, крик.
И шум пошёл.
Начальник разозлился.
Рассыпался и дом, и стол,
И здесь он очутился.
Теперь Наталью увидал.
Она к нему с презреньем.
В глазах сверкающий металл
И гордость самомненья.
Так влезла в голову ему
(Понравилась Наталья!),
Что он не мог никак уснуть
В своих ночных мечтаньях.
А Калачёв? Тот не в расчёт.
Он холоден к девчонке.
Лишь нужно к ней найти подход
И обработать тонко.
Да, Плошев был совсем не прочь
С Натальей поразвлечься:
«Смазлива, Евина ты дочь...
А наша жизнь не вечна!
Хоть малость радости хлебнёшь,
А дальше будь что будет...
Ведь что сегодня не возьмёшь,
То завтра не добудешь!»
Проблемы шли своей чредой
В бессонной длинной ночи.
Он в мыслях спорил сам с собой -
Средь моря многоточий.
Опутан вымыслом, как миф,
Его всосал, как правду,
И в призме лжи он видел мир,
Ему несущий праздник.
Он был отличный демагог,
Владел прекрасно речью.
Но, между тем, свободно мог
Себе ж противоречить.
Для нужных он и сват и брат.
Лишь только б опереться.
Потом и расстрелять бы рад!
(Ведь плошевы без сердца!)
Такие люди на плаву.
Для них одни удачи.
Они от жизни всё берут,
Но не давая сдачи.
Ещё не думал он тогда
Нагадить Калачёву:
«Хороший старший лейтенант.
Прибрать к рукам такого б.
Общителен. Всегда с людьми.
Вот был бы информатор!
К нему бы подобрать ключи,
И были б результаты!»
7
Запахло в воздухе весной,
И дни длиннее стали.
А чувства, смятые войной,
Мятежно восставали.
С чудесным настроеньем шли
Наташа с Калачёвым.
Смеясь, шутили от души
И радовались вдоволь.
Наташа в юбке, сапогах
(В глазах горят амуры!),
Фуфайка даже нараспах:
Наружу вся фигура!
Им было весело, легко.
Войны - как не бывало.
Казалось, где-то далеко
Гремело и вздыхало.
Уже порядочно прошли
К своим вторым траншеям.
Здесь на полянке были рвы,
Заброшенные щели.
Пьянили запахи смолы,
Вдыхался ветер сладкий.
Очарование красы
Обуяло украдкой...
Она смотрела на него
Манящими глазами.
И чтоб понять, не надо слов,
Они приходят сами.
Бьют те слова исподтишка,
Как будто из засады,
Сражая цель наверняка
Своим шальным зарядом.
Берут на мушку и в прицел -
Наружу сердце рвётся...
А изумительный обстрел
Вдруг счастьем обернётся.
Окопная война нудна:
Убийства и раненья,
И настороженность без сна,
И вялость пробужденья,
И лица, что кругом одни,
И пища без разбора.
И так бегут за днями дни,
Берут тебя измором.
А тут такою красотой
Легко и забаюкать.
И женщина пришла мечтой,
Спасением от скуки.
И Калачёв, как от вина,
Пьянел от хмеля жизни,
Ведь рядом с ним была ОНА,
Как этой жизни брызги...
Она сказала невзначай,
Его пронзая взглядом:
- Послушай, милый Николай!
Как хорошо нам рядом...
И мне б хотелось, так как в дождь
Трава к травинке жмётся,
К тебе прижаться.
Ты возьмёшь?.. -
Смешок с кокетством льётся.
Щекотным шепотком она
Зашелестела в ухо:
- Тебя испить хочу до дна,
Любовь моя и мука...
Всегда хотела быть с тобой...
Тебе б даже... родила -
И будто ледяной водой
Его враз окатила.
- Я вижу, как ты хороша!
Признаться, даже очень.
Ты ж знаешь, у меня жена...
И дети... между прочим.
И вмиг угас в душе огонь:
«Насколько с ней мы разны».
Сказал себе в уме:
«Не тронь! Будь дальше от соблазна.
Она совсем не влюблена...
То чувственности блики.
Не спишет этого война...
Не изменю я близким!»
Он отошёл и стал у рва,
Теперь почти бесстрастно.
Излишни были все слова,
И вся игра напрасна...
И он не знал, что ей сказать.
Растерянность... Смущенье...
В глазах, сквозь злость, видны и страсть,
И горечь униженья...
Щемило сердце от тоски,
От лёгкого влеченья.
И он проговорил: - Прости
Мне это откровенье.
8
На мой вопрос:
- Как Калачёв?
Вдруг покраснела густо,
И не ответив ничего,
Наталья стала грустной.
К ней в душу больше я не лез,
Ведь это бесполезно:
Обида там и злоба, смесь:
Тоска и дерзновенность.
Улыбка, но совсем не та:
Какое-то злорадство,
В движеньях резкость, суета,
А в действиях упрямство.
Я видел: что-то здесь не то...
(Пойми попробуй даму!)
И всё узнал уже потом,
В финале этой драмы.
С тех пор прошло немного дней.
Наташа шла на кухню.
Там повстречался Плошев с ней,
С наигранною грустью.
Но враз улыбкою расцвёл,
Наталью заприметив.
Как бы случайно подошёл:
- Сестричке мой приветик!
Продумал очень хорошо,
Как угодить Наталье:
Припас яичный порошок,
И шоколад прислали...
Достал трофейный пистолет -
Малюсенький, блестящий.
(Таких не видел я в свой век.
Игрушка - нету краше).
Спланировал он свой подход
И даже место встречи,
Чтоб был желательным исход,
Сбылось чтоб, что наметил...
- Ты хорошеешь с каждым днём,
А я смотрю и таю!
- Вы это, капитан, о ком?
- Да о тебе ж, Наталья!
Гостинцев для тебя припас.
Возьми. Ты не стесняйся.
Авось сгодится в добрый час.
Бери. Не сомневайся!
Трофейный браунинг светил,
Переливался никель...
А Плошев радостен и мил:
- И это ты возьми-ка...
Он передал пакетик ей.
А сам сиял от счастья.
И сладостью своих речей
Высказывал пристрастье.
В ответ в глазах зажёгся свет
(Знак нежного участья):
- Чем вызвана такая честь?
- Твоей всесильной властью.
Она хитрей его была,
Хотя слыла простушкой.
Игру мгновенно приняла,
Не став при том игрушкой.
- Спасибо, - молвила она,
Держа в руках подарок. -
Что я за это вам должна?
Вы ж дарите - недаром!
- Что ты, Наташа? Я с душой.
Предельно откровенно.
А ты смеёшься надо мной,
Над тем, что сокровенно...
- Такие речи, капитан,
Жене вы говорили,
Когда пришлась по вкусу вам?
Подарки ей дарили?
Слова кололи, как игла,
Но Плошев улыбался:
- Ну до чего же ты мила!
Давай... Поиздевайся!
К тебе с открытою душой.
Я дружбу предлагаю,
А ты смеёшься надо мной.
Ты что? Не понимаешь?
Скажи ты «да», и счастлив я.
- Да! - дружбу одобряю.
Но, чур, без хитрого вранья,
Ведь вас, мужчин, я знаю.
Мужчины очень хороши,
На обещанья щедры,
Чтоб только головы кружить
Своим подругам бедным...
Вы согласитесь? Это так?
- Так не всегда, Наташа...
- Нет, капитан, Вы не простак.
В глазах всё видно ваших!
Её разлился звонкий смех
И раскатился эхом,
Как неожиданный успех
И лёгкая утеха.
- Быть может, я и ни к чему?
Иль Калачёв тревожит?
Или тебе уже он муж?
И мне встревать негоже?
Мне скоро будет тридцать пять,
И годы безвозвратны.
Но жизнь не конь, никак опять
Не повернуть обратно.
Да, мне прошедшего не жаль,
И будущее смутно.
Вот прилетит шальная сталь
И всё изменит круто...
На фронте годы, как мираж.
Они здесь без значенья.
Лови мгновенье, день и час,
Как Счастие творенья.
- Ошиблись вы, он мне не мил,
Мы с ним давно в разрыве, -
Смех на лице её застыл
Улыбкою учтивой.
И тут подумала она:
«Вот месть идёт к ней в руки.
Получит Калачёв сполна
За боль её и муки...».
- И возраст ваш здесь ни при чём.
Ведь не пришли вы сватать!? -
И снова смех журчит ручьём,
Зовущим и крылатым.
- Как другу я откроюсь вам.
Вы сохраните тайну?
Ведь Калачёв обычный хам,
И тип он аморальный.
И вправду нравился он мне:
И стройный, и красивый.
И я как будто в полусне -
Влеченье закружило...
Снаряд вдруг рядом прожужжал.
Они к земле припали.
Он первым встал, её поднял.
И снова зашагали.
- Я, кстати, видел как-то раз,
Конечно же, случайно,
Как ночью, уже в поздний час,
Вы целовались тайно...
В ответ опять дразнящий смех:
- Вам показалось, видно.
- Но мне ты лжёшь, а это грех.
Как будто и невинна...
- Вы подсмотрели? Ай-ай-ай!
Вам, капитан, не стыдно?
- Ну хватит, Ната, не играй!
Притворство мне обидно!
- А собственно, что за допрос?
По праву это дружбы?
Зачем вы свой суёте нос,
Куда вам и не нужно?
- Да ладно, Ната, ты прости,
Я не хотел обидеть.
Но кошки начали скрести,
Как довелось увидеть...
- Ну хорошо, скажу вам всё,
Но только между нами.
Мы как-то с ним пошли вдвоём.
Бродили здесь тылами,
Вот той дорогой мимо рва
(Рукою показала).
Он стал ко мне там приставать,
Едва я убежала.
Того я не могу забыть,
Почти прибегнул к силе.
Могли б за это и судить,
Но я его простила.
- Напрасно... Если было что,
Ты мне бы написала,
И я б тогда привлёк его
За это к трибуналу.
А хочешь, нынче помогу?
- Но это ведь жестоко!
Его б легонько припугнуть,
Так просто... для намёка.
9
А Плошев жить стал в блиндаже,
Где раньше жизнь царила.
Солдаты попритихли все,
Лишь спали да курили.
Официальны стали вдруг.
И скука полусонна.
Да только старший политрук
Беседы вёл казённо.
Прошло веселье прошлых дней,
Исчезло добродушье.
Один из множества людей,
А сразу внёс удушье.
Остались вместе как-то раз
Лишь Калачёв и Плошев.
В тот роковой вечерний час
Судьбой был вызов брошен.
- Ты не ломайся, Калачёв:
Иди, садись и выпьем.
Ну, хоть немного, грамм по сто.
Для нас не будет лишним.
Да сколько жизни той? Скажи?
Развеемся от скуки,
И кой о чём поговорим.
Войне покажем кукиш!
Я пью, чтоб были живы мы
И чтоб пришли с победой!
До дна ты кружку осуши.
Тушёночки отведай!
И выпив, усмехнулся он:
- Припомнилась мне встреча,
Когда ты защищал всех жён...
Ты помнишь этот вечер?
Тогда ты упрекал меня
Чуть не в измене клятве.
А сам? С Натальей изменял?
Что, Калачёв, не так ли?
- Не изменял. Не те слова.
- А что же? Развлекался?
Взять девку силой - трын-трава?
Так, Калачёв? Сознайся!
- Вы что? - смеялся Калачёв. -
Да это же ведь сплетня.
- Всё говорю с её я слов.
Ты, Калачёв, поверь мне.
Пожаловалась мне она,
Что прибегал ты к силе,
А написала б, тут сполна
Прошла б статья «Насилье».
Что ты, подхода не нашёл?
К девчонке, да с нахальством!
Ах, Калачёв! Ах, Калачёв!
А вдруг пойдёт к начальству?
- На фронте я, чтоб воевать.
И я не из пугливых.
Нет, вам меня не запугать.
У вас не хватит силы.
Вдруг, плащ-палатку приподняв,
Сержант в блиндаж ворвался.
Весь потен, грязен.
В струнку стал.
От бега задыхался:
- Товарищ старший лейтенант!
Разрешите доложить!
Убёг до немцев один гад...
Не успел его убить...
Ушёл не скрытно, не тайком,
Сказал, что будто по нужде...
Эх, если б это было днём,
А не в кромешной темноте!..
Едва мелькнуло впереди,
Я тут же за гашетку.
Непросто от меня уйти.
Я бью довольно метко.
Смущённо слушал Калачёв.
Спросил для уточненья:
- Скажи, Михайлов, кто ушёл?
- Лещёв... Из пополненья...
Он жмотом был и молчуном.
Тянулся только к пайке,
Сожрал бы вместе с котелком.
Махру - скорей в фуфайку...
Но сам, подлюга, не курил,
Менял на пайку хлеба.
Он как-то всё окольно жил,
Как будто был и не был.
- Откуда он, ты мне скажи? -
В доклад вмешался Плошев. -
А впрочем, всё мне напиши.
Так лучше, между прочим.
Ну, а теперь иди пиши,
И вот тебе бумага.
Обдумай всё и не спеши.
Я ж помогу, коль надо.
И Калачёв сказал:
- Иди!
Ушёл сержант Михайлов.
А Плошев выпил, закусил
И посмотрел нахально:
- Ну, что ты скажешь мне теперь,
Товарищ компульроты?
И бросил взгляд, как хищный зверь,
Что голодом измотан.
Но сразу мягко произнёс:
- Тебе я предлагаю,
Чтоб снять с повестки твой вопрос, -
Ты сам мне помогаешь.
Пиши, кто этот твой Лещёв,
Где раньше жил, что делал,
И почему к врагу ушёл -
Всё нужно мне для дела!
Коль станешь мне ты помогать,
Простятся все огрехи.
Со мною будешь связь держать, -
Не пропадёшь вовеки!
Ты мне расписку подпиши,
Секретно, между нами,
Что связь со мной не разгласишь.
Пусть будет мне на память.
- Ну, нет! - взорвался Калачёв. -
Я подчинён комбату.
И если нужно, я готов
Ответить за солдата!
Вам, полагаю, нужен я,
А вовсе не расписка?
Но я не выношу вранья
И не паду так низко!
- Да ты как знаешь... Но смотри,
Чтоб не жалел об этом.
Ты взвесь. И трезво рассуди.
Воспользуйся советом.
Из дел твоих хоть пруд пруди.
Ты, Калачёв, подумай.
Ведь ты ж советский гражданин.
Сознательный. Разумный.
Зачем ты лезешь на рожон?
Служи ты честно власти.
И всё окупится потом,
Добьёшься в жизни счастья!
- А что воюю, то не в счёт?
- Конечно, это тоже.
Но власти больше дорог тот,
Кто для неё всё может...
Ну, а не хочешь, чёрт с тобой!
Насиловать не стану.
Но помни: «СМЕРШ» - ведь тоже бой.
Тяжёлый. Непрестанный.
Водка в голову подлюкой
Незаметно заползла,
Жалом, словно бы гадюка,
В Калачёве злость зажгла.
Он налил ещё полкружки.
Без закуски проглотил.
И сказал:
- Коль грязны руки,
Счастья в жизни не найти!
Ну, какое ж это счастье,
Если гробишь ты других?
Если ты к смертям причастен
Средь своих, а не чужих?
Буду с вами откровенным.
Но не думайте, что пьян.
Не выдерживают нервы.
Я скажу всю правду вам.
Вы вините, что солдаты
Дезертируют к врагу.
Но при чём же здесь комроты?
Тут понять я не могу.
Может, вы виновны сами
За фиктивные дела,
За репрессии годами
И за смерти в лагерях?..
И за голод. И за слёзы,
И за страх перед тюрьмой?..
Из-за этого, быть может,
И шатания порой?
И при чём здесь командиры,
Что на смерть вдут всегда,
Защищая справедливость,
За собой ведут солдат?
А врагов не нужно делать,
Чтоб потом уничтожать.
Надо честно и умело
Правду людям излагать.
И поверьте, что люблю я
И страну, и наш народ,
И за это я воюю,
И готов подставить лоб.
Понимаю, что впервые
Тяжело идти путём
Тем, что двинулась Россия,
Тем, которым мы идём.
- Ты излишне откровенен.
К счастью, нет здесь никого.
При себе оставь ты мненье
И не ляпай языком.
За такие разговоры
Можно даже к стенке стать...
И законы все суровы,
Потому что это — власть!
И не наше это дело —
Философию нести.
Ты ж телёнок вовсе серый -
Жри. И лучше помолчи!
Плошев внутренне взорвался.
Внешне он спокоен был.
Вот он, шанс, предоставлялся,
Чтоб достигнуть высоты...
Ждать теперь уже недолго.
Есть трамплин, чтобы взлететь.
И почти ясна дорога.
Только нужно потерпеть...
То, что будет снова случай,
Плошев сразу точно знал.
Калачёв ещё получит
Всё, чего не ожидал....
За Наташу, дезертира.
И за речи, что он вёл...
В общем, путь чертил пунктиром,
Что к беде потом привёл...
Ведь беда одна не ходит,
Вслед невзгоды ожидай...
Будет с чем она в приплоде?
Ты попробуй - угадай!
10
В блиндаже почти что тихо.
Сны гуляют меж солдат...
Да усталый свет коштилки,
Будто сторож на часах.
Калачёв ничком на хвое -
На перине фронтовой,
В мыслях спорил сам с собою
И ругал себя с лихвой.
Ну чего достиг укором,
Откровением своим?
Просто под хмельным узором
Всё нам кажется иным.
Всё, что скрыто, подконтрольно,
Вдруг захочется сказать.
Наболевшее невольно
Начинает выплывать...
И в таком спиртном угаре
Не почувствуешь врага,
Как в дымящемся пожаре,
Закружится голова.
Укоряла его совесть...
Понимал, что был неправ.
Не совсем, конечно... То есть,
Был как все, без всяких прав.
«Совесть - это принцип жизни.
Это главный наш судья.
Власть её порой капризна,
Ну, а с ней капризен я.
И она должна быть чистой.
Совесть - Бог внутри меня.
Дирижёр, как ни помысли,
И моё второе я.
С ней задумки я сверяю,
С ней иду в неравный бой.
С ней других я осуждаю.
И дерусь с самим собой...
С ней порой поспорить нужно,
Но ослушаться нельзя.
Жизнь и путает, и кружит.
В ней враги. И в ней друзья.
Чтобы честным быть и правым,
Ты у совести спроси,
И она тебя направит
Лишь по верному пути.
Этот путь всегда нелёгок,
Здесь не нужен компромисс,
Он причина нервотрепок.
Но ты с этим примирись!
Таковы уставы жизни:
Тот хорош, а этот плох...
Совесть - наша укоризна -
Нам всегда даёт урок...
И поэтому порою
Я взрываюсь как снаряд.
Совесть властна надо мною.
Я у совести - солдат...»
От абстрактных этих мыслей
Он к конкретным перешёл:
«Нет, не надо больше киснуть!
Не сдавайся, Калачёв!
Всё, быть мюжет, обойдётся.
Говорили мы вдвоём.
Нет свидетелей, и точка.
Пусть теперь докажет он».
11
Он с ней встречался много
Тянулся к ней, к Наталье.
Стал жертвой дьявольских проказ
И пленникам желаний.
Она глумилась, он терпел.
Да, крепость неприступна...
Но Плошев лишь её хотел,
Бездумно и распутно.
Повторно он отвергнут был,
Открыто и с презреньем,
Но сам себя преподносил
Как жертвоприношенье.
Он, не стесняясь, бегал вслед,
Не пропускал свиданий.
И не одерживал побед.
И рад был целованью...
А он просил, а он молил:
- Я распишусь с тобою!
- О, капитан, не тратьте сил!
Ведь я того не стою...
- Наташа, я люблю тебя!
- Я обещала дружбу!
И ждать другого от меня,
Пожалуй, и не нужно!
У вас ведь дома есть семья,
А здесь... порывы страсти.
Утихомирьте вы себя,
Над чувством будьте властны!
- Я для тебя готов на всё...
Своё сдержал я слово.
Взят мной за жабры Калачёв.
Ты не смотри сурово...
Нет, я его не посадил,
Но припугнул порядком.
Ведь за тебя я отомстил.
- Вы, Плошев, всё же гадкий!
- Всё делал для тебя. Пойми.
И нет тебя дороже.
Не отвергай моей любви!..
- Ищите помоложе!
А Калачёв мне люб и мил.
Сама его желала...
Но он меня не полюбил,
Неправду вам сказала...
Вот что скажу вам, капитан:
Не нужно нам встречаться...
Нет, не Приду я больше к вам,
Пора нам распрощаться!
12
Льют дожди... Земля как тесто,
Вязнут в глине сапоги...
От воды нам всюду тесно,
Хоть ковчег сооруди,
Чтоб уплыть далёко в сказку,
В те блаженные края,
Что нам в детстве снятся часто
И куда доплыть нельзя...
Но ковчег тот плыть не сможет:
По окопам не поплыть.
Так от сказки - снова к прозе,
К той страде, звалась что жизнь.
И в такую непогоду
Вдруг сенсация: ура!
Всех подняли по тревоге,
Не дождавшись до утра.
Ливень льёт... Но тишь на диво!
Фронт немецкий весь заглох.
Ни ракет тебе, ни взрывов.
А у нас - переполох.
Взбеленился наш Негробов:
- Сдох там немец невзначай?
Ты, Калашников, попробуй
Их разведкой раскачай!
- Может, их из пулемётов? -
Тут вмешался Калачёв.
- Что ж попробуй, компульроты.
Ты тряхни их, подлецов!
Застрочили пулемёты,
Трассы гаснут на дожде,
Но молчат все вражьи дзоты,
Вроде их там нет нигде.
И тогда послал Негробов
Трёх разведчиков вперёд.
Рассвело...
Они - ей-богу! -
В полный рост пошли на лёд.
Стали. Машут нам руками.
И Негробов вмиг на связь:
- Ночью немцы убежали.
Разрешите наступать? -
Трубка малость помолчала...
А затем пришёл приказ
Дать прикрытие сначала,
А потом и двинуть нас.
Мы форсировали реку
По потресканному льду,
С шутками, весёлым смехом,
Чуть не с песней на ходу.
И пошли вперёд солдаты
Целиною грязь месить.
Блиндажи, траншеи взяты.
Все позиции пусты...
И потом колонной длинной,
По просёлку, тяжело,
Пехом двинулась лавина
На ближайшее село.
Все распарились ходьбою,
Веселее стал народ.
Шутки плыли над толпою -
Как-никак, идём вперёд!
Вот и первая деревня.
От пожарищ всё дымит.
Обгоревшие деревья.
И печальный, скорбный вид...
Печи чёрные, как память
О былых жилых местах.
Были мир, тепло и радость,
А теперь - лишь пустота.
В голове идёт разведка.
Вслед за ней, отстав, стрелки.
Всем понятно, рядом где-то
Ждут немецкие полки...
Кто-то миной подорвался,
Напоровшись на «сюрприз».
Тут гляди, остерегайся
И подвоха берегись.
Для сапёров есть работа.
Мины здесь и мины там.
Продвигается пехота -
Трудно, с горем пополам.
Над речушкой мостик взорван.
И солдаты вброд пошли.
Пушку тянут напряжённо,
Как в картине «Бурлаки».
Шли почти что до заката,
Позабыв усталость, страх.
Вдруг из леса автоматы
Лают сворой злых собак.
Напоролись на засаду.
Завязался встречный бой.
Рвутся мины где-то рядом:
Взрывы, стоны, крики, вой...
А солдаты врассыпную:
Часть легла, а часть бежит.
Вот попробуйте такую
Массу враз остановить...
- Эй! Славяне! Все за мною! -
Калачёв поднялся в рост.
Пнул лежащего ногою:
- Что лежишь, как в землю врос?! -
Плошев жалко и несмело
От земли поднял лицо:
Страх, как лёд, сковал всё тело,
Но глаза блеснули зло...
А в ответ гроза сверкает:
- Что лежишь? Пошли за мной! -
Плошев с дрожью отвечает:
- Что-то сделалось с ногой! -
Сплюнул Калачёв сквозь зубы:
- Трус паршивый! Чёрт с тобой! -
Крикнул громко, даже трубно:
- Эй, славяне! Все за мной!
Он бежит, стреляя с ходу,
Вслед за ним - солдат гурьба.
Перелом в среде народа.
Смелость силу обрела!
Никогда смельчак не знает,
Что идёт в последний раз.
Силой - волю покоряет.
Служит знаменем для масс.
Ну, а трус всем ненавистен
(Хоть порой и он герой).
У таких хватает прыти,
Чтоб укрыться за спиной.
В стороне быть от атаки,
Старшего уметь лизнуть.
Внешне - преданность собаки,
А внутри - гадючья суть...
Так с нелёгкими боями
Мы почти что месяц шли.
Деревень с десяток взяли
(Правда, немцы их сожгли).
А потом остановились.
Перед нами вновь стена.
Здесь фашисты укрепились.
И пришлось зарыться нам.
И опять траншеи роем,
Строим снова блиндажи.
В отделениях по трое -
Раньше было по шести.
Но об этом не писали.
Видно, было не с руки.
Немцы линию ровняли,
Мол, поэтому ушли...
Но вернусь к повествованью.
Вас прошу меня простить,
Что пошёл дорогой дальней.
Постараюсь сократить.
13
- Расскажи о Калачёве,
Что ты думаешь о нём?
— Плошев злобно хмурит брови...
Он с Негробовым вдвоём.
И комбат в ответ, как в шутку:
- Что, понравился тебе?
- Брось, Негробов, прибаутки,
Отвечай серьёзно мне.
И Негробов, встрепенувшись:
- Чем тебе не угодил?
Он у нас один из лучших -
Настоящий командир!
У него порядок в роте.
Все всегда готовы в бой.
Уважают его очень.
(Не сравнить его с тобой.)
- У меня другая служба.
Я тебе не подчинён.
И подкалывать не нужно.
Расскажи-ка ты о нём.
- Калачёв солдата любит.
У него к сердцам ключи.
Почему ты воду мутишь?
Чем тебе он насолил?
- Разошлись, комбат, мы в мненьях.
Я за ним понаблюдал.
Нет ни капельки сомненья:
Он болтун и либерал.
Он красуется собою.
Горд. Всегда честолюбив.
А беседуя со мною,
Безыдейность проявил.
За такие разговоры -
Я сказал бы и ему -
До войны б он очень скоро
Схлопотал себе тюрьму.
С ним желательно построже,
За такими - глаз да глаз.
Надо быть с ним осторожней,
А не то... Неровен час...
- Знаешь, Плошев, здесь по праву
Я командую - не ты!
Будешь лезть, я к генералу...
А пока что — уходи!
У меня свои заботы.
Воз проблем - и все решать.
Мы окапываем роты,
А людей мне негде взять.
Знаешь, сколько потеряли?
А пополнились? На шиш!
А тебе трепаться, парень...
Подобру ты уберись!..
Проглотил обиду Плошев.
Закурил и отошёл.
И побрёл к далёкой роще,
К миномётчикам пошёл.
Шёл дорогою и думал.
Вспоминал недавний бой.
Было глупо и бездумно
Не подняться в миг такой.
Даже стыдно пред собою:
«И какой-то Калачёв
Пнул меня, как пса, ногою.
Плюнуть мне в глаза готов.
Ну, а что за человек он?
Не хитёр. Открыт и прост.
Но наивностью отмечен,
Да идеями пророс.
Если б до войны попался,
Сгнил бы где-то в лагерях.
Сколько их, таких, пропало,
Ни за что, ну просто так...
Но Негробов стал горою,
Защищать его готов.
Был он очень груб со мною,
Хоть прогнал без матюков.
Но теперь на Калачёве
Отыграюсь я вполне.
Для меня это не внове,
Нанесу удар вдвойне.
Ненавижу чистоплюев.
Смысл всей жизни — это власть.
Победителей не судят.
Их, как звёзды, - не достать.
Что быть может слаще власти?
Деньги? Женщины? Вино?
Только власти всё подвластно.
Ей всё можно, всё дано...»
Вспомнил он про генерала:
«Посмотреть, так старый хрыч,
А такую девку взял он,
Будто праздничный кулич.
Вся роскошна как картина...
Украшенье - пэ-пэ-же.
С ним она в пути, машине,
Спит в одном с ним блиндаже...
Пьёт он кофе натуральный,
На столе - вино, коньяк.
Повар личный, ресторанный...
Да, поесть он не дурак!
Генералу всё доступно,
Для него война как мать.
Он всегда играет крупно,
Без боязни проиграть.
Да, за власть подраться стоит.
Остальное всё - дерьмо.
Пусть кого-то гложет совесть.
Совесть, в общем-то, - ничто.
Власть - она реальней Бога.
Каждый видит - вот она.
Чтоб достичь её порога,
Прыть особая нужна.
Там архангелы и феи,
И охранников чреда,
Болтуны и корифеи,
Палачи и господа.
Там молитвы сочиняют,
На коленях бьют поклон.
Серость в краски наряжают.
Говорят на муху - слон!
И волшебным мановеньем
Могут в пыль стереть в момент.
Возвести прикосновеньем
В величавый монумент.
Разве этому не стоит
Стать идеею моей?
Что в сравненьи с этим совесть,
Или мнения людей?»
Он добрался до минроты.
Там болтал с одним, другим.
Незаметно, между прочим,
Он с агентом говорил.
И узнал из разговора,
Что о нём самом бубнят:
Мол, покрыл себя позором —
Слух ползёт среди солдат.
Проклинал вновь Калачёва,
Как препятствие в пути.
И вскипала злоба снова,
Чтоб в реальность перейти...
И в таком вот настроеньи
Плошев в свой блиндаж пришёл.
И в раздумьях, и в сомненьях
Сел подавленно за стол.
Падал тусклый свет коптилки,
А на нарах слышен храп.
Видит Плошев лист тетрадки,
Тянет руку наугад.
Лист исписан: «Здравствуй, Коля!»
Строчки бросились в глаза
И почти что поневоле
Всё письмо он прочитал.
«Любопытное посланье, -
Он подумал про себя. -
Здесь и бабье причитанье.
И намёк: мол, жду тебя.
И рассказы про соседей,
Что с войны пришли домой.
«Жду, что скоро ты приедешь,
Ненаглядный, милый мой».
Ну, а дальше про детишек,
То, что пишут жёны все:
«Было б лучше, и нелишне,
Если б жили при отце».
В общем, разумей, как хочешь.
Понимай всё как намёк...
Есть тут мысли, между прочим,
Что читаются меж строк».
Смяв письмо, он безотчетно
Затолкал его в карман. На авось...
Вдруг выйдет что-то.
Ну а что, не знает сам.
Он почти упал на нары,
Охватила сладость сна.
Ночь готовила подарок,
Много тайн в себе несла.
14
Та ночь была совсем темна.
Закапал дождик скорый.
С войною ушлая весна
Вдруг затевала споры.
Кокетства ей не занимать:
Пустить умеет слёзы.
То солнцем вдруг начнёт играть,
То напускать морозы.
Весна - она всегда хитра:
Выкидывает шутки.
И как бы не была мила,
Быть может даже жуткой.
И Калачёв в такую ночь
Пошёл проверить роту,
Хотя б и выспаться не прочь —
За день он был измотан.
В траншее хлюпала вода.
И сапоги промокли.
Ракета... Снова темнота...
Как будто чёрт всех проклял.
Вслед Калачёву шёл солдат.
Шагали тихо, молча.
А мысли лезли все подряд
Толпою злобных полчищ...
Вчера он получил письмо,
И вести взволновали...
Ведь писем не было давно,
Их плохо доставляли.
Потом ответ он сочинял,
Писал довольно долго.
Советы разные давал -
По опыту и долгу...
«На фронте, - мол, -
Всё тишь да блажь».
Мол: «Не волнуйся, Аня,
Придёт и наш блаженный час,
И солнышко проглянет!»
А написав, отдал письмо
Солдату-почтальону,
Чтоб поскорей оно дошло.
Была б чтоб радость дому.
Отдав письмо, прилёг поспать.
Шли сны сплошной чредою:
То плакала о чём-то мать,
То разошлись с женою...
Все сны так были тяжелы -
К чему бы это снилось?
На фронте сны не просто сны,
А кара или милость!
«Но, может, сны те от письма,
Что Аннушка прислала.
Вконец измучилась она.
Война и их достала».
Опять ракета, как фонарь,
Повисла над траншеей.
Погасла... Смрад и перегар.
От влаги ноги млеют...
Солдат немножечко отстал,
И выстрелов не слышно.
Передний край почти что спал
Обманчиво затишье.
В такую ночь тревоги жди,
Все от дождя укрылись...
Лишь незаметно впереди
Сапёры копошились,
Готовя минные поля,
Чтоб смерть из них взрастала,
Чтоб полосою из огня
Свой край обороняла.
А Калачёв уже продрог,
И мысль гналась за мыслью,
Как вдруг какой-то яркий сноп
Его к земле притиснул...
На плечи взял его солдат —
Тяжеловата ноша.
Но всё ж доставил в аккурат
На бэ-эм-пэ. Не бросил.
Я вижу грустные глаза,
Безмерную усталость...
Вся окровавлена стопа,
Ни пальца не осталось...
Он с болью усмехнулся мне:
— Я ранен не впервые,
Но это видел я во сне,
Бывают сны такие.
Он рассказал мне этот сон,
Я повторять не буду.
Я был рассказом поражён.
Те сны подобны чуду...
15
Едва уехал Калачёв,
Как вмиг примчался Плошев.
Его лицо красно, как кровь,
Готов всех укокошить.
- Где этот наглый самострел?
Лицо как злая маска.
- Он миной ранен, я смотрел.
- Рассказывай мне сказки!
Воронки на том месте нет.
Я осмотрел то место.
Он, видно, просто пистолет
Использовал бесчестно...
- Но на стопе всех пальцев нет,
А пуля бьёт отверстье.
Здесь самострела нет примет.
С солдатом был он вместе.
- Ну ладно, ты не защищай.
Не лезь, куда не просят!
Любым проделкам есть и край!
Теперь за всё мы спросим!
Негробов тут вошёл в блиндаж.
Он услыхал часть речи
И произнёс: - Послушай, страж,
Оставь ты красноречье...
Я тоже был на месте том
И сделал заключенье:
Он детонатором сражён.
От мины. Нет сомненья.
Воронка малая в кулак.
Работали минёры,
Какой-то обронил дурак,
А ты на вывод скорый!
Тебе бы просто обвинить.
Ты ж знаешь человека?
Такой не может изменить,
Хоть малость покумекай!
Давай с тобой пойдём вдвоём,
Возьмём с собой сапёров.
На месте дело разберём.
Конец положим спору.
- Вы добренькие... Вам-то - что?
А я то точно знаю,
Что ваш чистюля Калачёв
Был ранен не случайно...
Есть в доказательство письмо.
Его отдам я в дело.
Жена звала домой его.
Вот сущность самострела.
И Плошев сразу убежал.
Я был обескуражен.
Негробов гневно задрожал,
Мат бросив трёхэтажный.
Он тут же выскочил за ним.
Но Плошева не видно.
Как говорится, след простыл
От скорости завидной...
Для Плошева - это скачок
К идее долгожданной.
И отказаться он не мог -
Она была желанной.
Он очень долго ожидал,
Перенося лишенья.
Порой считал, что проиграл,
Но вот - вознагражденье!
И все преграды перед ним
Как лёд весной растают.
Придут и звание, и чин.
Прощай, передовая!
Пусть говорят, что захотят.
Ему плевать на мненья.
Он всех утопит, как котят,
Без доли сожаленья.
«Они останутся внизу,
Лизать мне будут пятки...
И честь, по званью и уму, -
Предложат в виде взятки.
Лишь станут больше уважать,
Все власть всегда боятся.
Она, как зверь, сумеет взять
И разорвать на части».
16
Медсанбат стоял от фронта
Километрах в десяти.
Лесом был прикрыт, как зонтом,
Нелегко его найти.
Указатели с крестами
Вдоль по тракту и в лесу.
И колышут парусами
Все палатки на ветру.
Тут девчата сплошь в халатах.
И снуют туда-сюда.
Здесь людей объединила
Всенародная беда.
И частенько вечерами
Песня девичья слышна.
Тянут с грустью, с подвываньем,
И плывёт-плывёт тоска:
«Летят утки. Летят утки...
И два гуся...
Ой! Кого люблю, кого люблю -
Не дождуся!»
Бродят раненые лесом.
Кто хромая, кто в бинтах.
Превосходнейшее место
Выбрал этот медсанбат.
Здесь речушка и полянка,
Разнотравьем поросла.
После фронта - это сказка
И солдатская мечта.
Май украсил всё цветеньем.
Долгожданное тепло.
Люди ходят без шинелей,
Кое-кто и босиком.
Мирно. Тихо. Гул далёко.
Хвойный лес ласкает нюх.
Но в землянке подконвойный
Калачёв: он слеп и глух.
Он лежит на куче хвои -
Совершенно одинок...
Мысли тяжкою горою.
Двери взяты на замок.
Здесь открытые угрозы.
И намёки, и шантаж.
«Да такого быть не может.
С ничего - и ералаш!
Я ведь ранен не нарочно.
Никакой не самострел.
Плошев рассчитал всё точно,
Подогнать слова сумел.
Он письмо жены припутал,
Разговоры приписал...
И хотя всё вроде глупо,
Но расхлёбывай скандал.
Чем закончат это дело -
Вот попробуй угадай?!
Неужели жизнь сгорела?
Неужели это - край?»
...И пошли воспоминанья,
Как у старости седой,
Только прошлое в сознаньи,
Да на сердце груз горой.
Как пред смертью, моментально
Всё воскресло в голове:
И мальчишеские тайны,
Что творились во дворе,
И мечты все и желанья,
Что в истоке нас пьянят, -
Всё прошло в воспоминаньях,
Отравляя, будто яд.
«В детстве верим в бесконечность.
Всё нам кажется большим.
Жизнь - бессмертной, словно вечность.
Лично ты непобедим.
В детстве сказки нам, как воздух:
Удивляет всё вокруг,
Ведь волшебный это возраст,
Сказками когда живут.
Детство очень справедливо.
В нём наказывают зло.
Всё в нём чисто и правдиво.
И царит одно добро.
Но примерно лет в пятнадцать
Черти лезут в души к нам.
Побуждают спорить, драться,
Будоражат по ночам.
И впервые, инстинктивно,
Ощущаем мир иным,
Не таким уж справедливым.
Мы вступаем в споры с ним.
Этот возраст переходным
Называют в бытии.
Кто-то им быстрей проходит,
А другим всю жизнь идти.
Кто-то мирится со злобой.
Кто-то борется всегда,
Хочет сделать мир наш новым,
Позабыв, что мир так стар!
Кто-то так поверил в сказки,
Что и в старости дитя.
Этот вечно будет счастлив,
Даже счастья не найдя.
Каждый хочет утвердиться,
Самобытность сохранить.
На земле ведь каждый личность,
Если душу не убить.
Всякий здесь рожден отдельно,
Чтоб оставить нужный след.
И стремленья беспредельны,
Если им запрета нет.
Если их не ограничить
Воспитательным «чутьём»,
Чтоб потом он не был «винтик»,
А свободен был умом...
Чтоб творил на благо людям,
Чтоб дарил плоды свои.
И тогда все сказки чудом
Воцарятся меж людьми...»
Вот примерно в этом духе
Размышлял наш Калачёв.
Он был пленником разлуки
И рабом тяжёлых снов.
Но противится он смерти
И надеждою живёт.
Каждый смертник (мне поверьте)
Всё ещё чего-то ждёт...
Нет, не может он представить
Мир, который без него.
Мир живёт в его сознаньи
От рождения. Давно.
Парадокс, не правда ль, это?
Мир, вестимо, нас родил,
Но ведь каждому известен
Только созданный им мир...
Только то, ему что любо,
Будь то тени или свет,
Те, кого он ценит, любит.
(Видишь то, чего и нет...)
Стал потом о детях думать...
Вот закончится война,
Воцарятся мир и дружба.
Жизнь одарит их сполна.
Мир избавится от скверны.
Чище, краше станет шар.
Подобреют все, наверно,
Как загасится пожар.
Будут бегать дети в школу.
Географию учить...
Но не для того, чтоб снова
Страны рушить и крушить.
Чтобы шарик стал открытым,
Навещали чтоб друзей.
Чтоб не строили границы,
Наподобье крепостей.
Чтоб влюблялись и любили
Не в походах и боях,
А чтоб жили и творили,
Не испытывая страх.
Чтоб людьми все люди стали -
Не по рангам и чинам.
Чтоб друг друга уважали
И ценили - по делам!
17
В стороне от медсанбата,
В живописном уголке,
Плошев жил один в палатке,
Был хозяином себе.
У него кровать стояла.
Стол и стулья. Даже свет.
Начинал он жизнь сначала,
В блеске радостных примет.
Теперь со всеми был он прост.
Сидит и ждёт в резерве,
Когда предложат новый пост:
Не набиваться ж первым?
А что ещё там впереди?
Виденье рисовало:
И красный орден на груди,
И на петлицах «шпалы»...
И быстрый рост.
И крупный пост..
А власть сулит немало!
Ведь Калачёв был только мост
К тому, что ожидало.
Но вдруг, откуда ни возьмись,
Нагрянула Наталья...
С её приходом прервались
Волшебные мечтанья.
Палатка солнечным светлом
Её заворожила.
И показалась ей дворцом,
С землянкой не сравнимым.
- Я так и знал, что ты придёшь!
Признаться, ждал я встречи...
Ну как, скажи, ты там живёшь?
Обидел кто? Ответь мне!
Ты не ломайся! Проходи! -
Он протянул ей руку.
Она не приняла руки.
Проговорила сухо:
- Я к вам за помощью пришла,
По делу Калачёва.
Вот, капитан, и все дела.
- Да... Это что-то ново, -
Полуулыбка на лице,
Беспомощность во взгляде... -
Для этого пришла ко мне?
Грехи свои загладить?
Как человек, могу понять
Твои переживанья.
Но не дано мне отменять
Судьбы предначертанья.
- Да, вы из подлецов — подлец!
Зачем такое делать?
Ко мне с подарочком подлез,
Чтобы сложилось дело?
Он улыбнулся широко:
- Всё сделал, как просила...
Да, арестован Калачёв,
Хотя тебе и мил он.
Во всём ведь сам он виноват.
Под суд отдать не думал.
И выручить я был бы рад.
Он сам себя запутал...
- Так помогите! Я прошу!
- Нет, это невозможно,
Я тоже искренне грущу.
Теперь, Наташа, поздно...
По-человечески его,
Конечно, очень жалко.
Но на войне ведь - кто кого?
Не так? Скажи, Наталка!?
- Какой вы циник! Негодяй!
- Наташенька, не надо...
Пожалуйста, не оскорбляй!
Тебе сказал я правду.
Забудь, Наташа, про него.
Ты молода, прекрасна.
Уже не сделать ничего.
Не нервничай напрасно.
Садись, по-царски угощу:
Есть выпивка, закуска.
Ты мне нужна...
Я так грущу...
Мне без тебя так пусто...
Осоловел, смягчился взгляд.
Он протянул к ней руку:
- Я так тебе, Наташа, рад,
Ведь без тебя мне мука!
- Не приближайтесь! Я убью!
Вот ваш подарок, гляньте!
И браунинг в руке блеснул
Своим опасным глянцем.
Но он нахально подошёл,
С ехидною усмешкой:
- Перед любым дерёшь подол!
Не притворяйся честной!
Она ударила его,
Вложив и гнев, и силу,
И с изменившимся лицом
На землю повалила.
Почти что лёжа на земле,
С испугом и со злостью
Он, ненавидя, крикнул ей:
- Переломаю кости!
Да, я тебя в тюрьме сгною!
Ты! Шлюха фронтовая!
Она в ответ:
- Молчи... Убью!
Подлюка... Расстреляю!
Она решительно и зло
Взвела ствол пистолета.
Пред ней трусливое лицо,
Дрожащее заметно...
Упал с мольбою перед ней:
- Одумайся, Наталья!
Себя ты, дура, пожалей!
Ты не теряй сознанья!
- Я не убью вас, Плошев!
Нет! Вам смерть не наказанье...
Судьба вам бросит море бед
За подлые деянья!
Уехал Плошев до суда,
Сияющий, довольный...
Блестела «Красная Звезда» -
Полученный им орден...
Натальи тоже след простыл.
Забрали в часть другую,
А может быть, куда-то в тыл.
Война ведь всех тасует.
Короче, о её судьбе
Мне вовсе неизвестно.
И кто она теперь, и где,
Додумайте, как песню.
18
Бесконечные допросы
Друг за другом, чередой.
На тебя все смотрят косо.
Тут ты станешь сам не свой.
А в бумагах лжи навалом.
Что ни слово, в каждом ложь.
Беззащитность и бесправье,
Так что ложь не отметёшь.
Ты им правду, как пред Богом,
А они кричат: «Не ври».
Здесь они что хочешь могут,
Могут даже и убить!
На допросах тычут письма,
Мол: «Звала жена домой?».
- Вот читайте!- Вам - не лишне.
Не мотайте головой!
«Чтоб с тобою ни случилось,
Я всегда люблю тебя.
Без тебя ничто не мило,
Ты один моя судьба!»
- Или, вот, другой отрывок...
Вот... сейчас я вам прочту:
«При любой, мол, перспективе,
Лишь тебя, родной мой, жду...»
- Из письма совсем другого,
Из последнего письма...
Здесь уж прямо, что ни слово,
Всё поймёшь и без ума:
«Снился мне сон, страшный такой.
Даже не стану писать.
Ты не рискуй зря головой...
Нам без тебя пропадать!»
- Теперь скажите честно мне:
Под этим вот влияньем
Вы совершили самострел?
- Да что ж за наказанье?!
Уже не раз ответил вам,
Что никогда раненье
Себе не стал бы делать сам.
Отбросьте все сомненья...
Не проще ли эксперта взять
И осмотреть раненье?
И обвиненье доказать
Врачебным заключеньем?
- Да что ты пудришь мне мозги?
Запалом подорвался!
Решил, что мы здесь - дурачки?..
Экспертов подавайте!
Этот следователь злобен,
В исступлении кричит.
Угрожает, что способен
Даже близким насолить.
- Не подпишешь, плохо будет -
Смерти будешь сам просить.
Лучше пусть решают судьи.
Документы подпиши!
И на фоне явной злобы,
Вдруг, улыбчивый вошёл...
Будто друг, давнишний, добрый,
Обвинения отмёл.
Он сказал почти игриво:
- С дураками ты не спорь.
Если хочешь, вместе мигом
Мы с тобой рассеем вздор.
Этот вроде симпатичный -
И улыбчив, и простак.
В заключённом видит личность.
Это, право, не пустяк.
Он воистину психолог:
Рассчитал, как подойти,
Чтоб своею силой слова
Калачёва убедить.
Понял: смерти не боится.
Калачёв не верит в смерть,
Ведь ему встречались лица,
Главное которым - честь.
- Ты военный. Я военный.
Главное для нас - приказ.
Для тебя атака - верно?
А другой приказ для нас.
Контрразведка не игрушка.
Тоже бой. В нём не зевай.
Только вроде пишем ручкой,
Но врага - не проморгай!
Вот поэтому так долго
Разбирались мы с тобой.
И скажу тебе по долгу:
Ты, конечно, парень свой.
Ознакомился я с делом:
Хоть к «герою» представляй!
Сам комбат твой пишет: «смелый».
Хочешь, на, возьми, читай! -
Широко он улыбнулся
И бумагу протянул...
Калачёв, с глубокой грустью,
Прочитал. Назад вернул.
- Кто ж судить такого станет?
Сам подумай? Чепуха!
Ты ж вполне разумный парень,
Поскользнулся... Не беда!
Но чтоб дело сдать смогли мы,
Ты признай свою вину.
И не трать напрасно силы,
А не то - не так поймут...
Я надеюсь, что поможешь,
Мы ведём ведь общий бой...
В этом, видимо, и сложность,
Чтоб ты вместе шёл со мной!
Думаю, что ты всё понял,
Подпиши, что виноват.
Ведь признанье - это подвиг.
Наказание смягчат.
И, ещё неискушённый,
Растерялся Калачёв.
И не понял, что прожжённый
С ним подлец, - из подлецов.
Говорит, как мягко стелет,
Не пугает, не страшит.
Ведь кому-то ж надо верить.
Кто-то ж должен честным быть?
Калачёв подумал малость:
- Эх! Была, иль не была!
Надоела ваша гадость!
Ну, давай сюда дела... -
Он перо макнул в чернила.
Встретил дружественный взгляд.
Папка перед ним раскрылась:
- Подпиши вот здесь. Вот так! -
Замер на бумаге росчерк.
Взгляд погас, как уголёк.
Капитан взглянул пожёстче:
- Что, а раньше ты не мог?
Ишь, ломался, вроде девка!
Не таких ломали мы! -
19
Я помню смутно этот день.
Всё было, как в тумане.
Парило, все искали тень,
Готовясь к тяжкой драме.
На суд собрали только лиц
Из нач- и комсостава,
Чтоб дать понять, что и на них
Всегда найдут управу.
В лесу расселись на стволах
Поваленных деревьев.
Царил какой-то скрытый страх
И шёпот недоверья:
- Ну что, скажи, ему дадут?
Неужто расстреляют?
- Всё может быть... Ведь это суд.
Послушаем, узнаем.
И суд пошёл своей чредой.
Читали обвиненье.
А Калачёв был сам не свой.
И я, как в опьяненьи.
Он обвиненья не признал,
Отвергнув лжеулики.
Смотрел на судей генерал
С насмешливостью в лике.
А Калачёв, в сердцах вскочив,
Привлёк к себе вниманье:
- Клянусь, что не был я труслив,
Не сделал злодеянья!
Поверьте мне - не виноват!
Лишь дайте приказанье,
И умереть я буду рад,
Чтоб выполнить заданье!
- Да! Да! Могу я подтвердить! -
Негробов крикнул с места. -
Легко невинного убить,
Но это же бесчестно...
Судья в ответ тогда сказал:
- Кричать здесь не пристало.
Не забывайте: трибунал -
Не место для скандала.
А вы, товарищ капитан,
Шумите очень много.
Фамилия? Да! Да! Я к вам...
- Я - капитан Негробов!
- Нам адвокаты ни к чему.
Суд сам решает дело,
Определяя и вину,
И наказанья меру!
Я вас, Негробов, удалю,
Когда хотя бы слово...
- Но я как Бога вас молю
Быть непредвзято строгим...
Привстал с натугой генерал,
Сверля глазами властно:
- Что обвиняемый сказал,
Я слышал то прекрасно.
Скажи, товарищ военврач,
Он годен ли для строя?
Но не подумай мне соврать,
Здесь дело не простое.
- Лишь объективно доложу.
Нет, правды я не скрою.
Я ампутировал стопу.
И он не годен к строю.
Но я б хотел ещё сказать:
Имеются сомненья...
- Вы можете не продолжать.
Всем ясно заключенье?
Надеюсь, слышали ответ?
Нахлебников хватает!
Для самострелов места нет!
Но пусть сам суд решает...
-И сразу генерал пошёл
К своей автомашине.
Вдогонку крикнул Калачёв:
- Клянусь, я неповинен!
Сел генерал в автомобиль,
Захлопнул резко дверцу.
Мотор рванул, что было сил,
Лишив надежды сердце...
О! Генерал всё понимал,
Но размышлял иначе.
Он знал, что значит трибунал
И в чём его задачи:
«Раз это дело довели
Уже до трибунала,
То хоть не хочешь, заверши
Во что бы то ни стало.
Потом виновных накажи
За явную халатность.
Но слабости не покажи.
Не сдаться. Не размякнуть.
Ведь трибунал другим пример,
Он - инструмент давленья.
Ну, что ж поделаешь теперь, -
Закрыт путь к отступленью.
Ошибки мучат нас всегда.
Он - жертва произвола.
Конечно, смерть - это беда,
Нет выхода другого.
Да, слишком поздно отменять
Всю эту показуху.
Он должен службу сослужить,
Чтоб стать другим наукой...»
Примерно так он рассуждал,
Но я не утверждаю.
Ведь генерал - есть генерал,
Кто мысль его узнает?
Но суд сорвался под откос
От генеральской мины.
И стало ясно: взорван мост
Необычайной силой.
И скомкали весь ритуал.
Вся тройка возбудилась.
А прокурор забушевал
И проявил ретивость:
Он Калачёва обвинял
Во всех грехах смертельных:
Что он и Родину предал,
Что будто бы изменник.
В последнем слове Калачёв
Твердил, что невиновен.
Не находил он нужных слов.
Он был морально сломлен...
Но вот закончился антракт.
Идёт финал спектакля.
И наступил последний акт...
Скомандовали: - Встаньте!
Седой и старый капитан,
Судья из трибунала,
Читает, с горем пополам,
Бездумно и устало.
Читает, мямля, приговор,
Глаза скорбят безмерно.
Он явно чувствует укор,
Его подводят нервы.
Но, что поделаешь?
Приказ! И отступить нет мочи.
Ему уже не в первый раз
Расстрелы, между прочим...
Слова заглатывает он,
Взахлёб спешит закончить,
Чтобы прошла вся явь, как сон,
Не видеть эти очи...
Потом надтреснуто спросил:
- Вам приговор понятен?
-И Калачёв, почти без сил,
Устало молвил: - Ясен...
20
Он был расстрелян в тот же час,
Прилюдно, перед строем.
В глазах печальный луч угас,
Украденный судьбою.
Увиделось: голубизна,
А в ней далёкий парус...
Мечта несбывшегося сна,
С которой мысль прощалась...
А лес как будто бы оглох,
Лишь под порывом ветра
Издал глубокий, тяжкий вздох,
Подобно человеку.
ЭПИЛОГ
Потом, когда мы к фронту шли,
Сказал Негробов странно:
- Я сам не свой все эти дни,
Ну а теперь - подавно!
Ещё побьюсь я за него...
Тебе даю я слово! -
Я удивился: - Для чего?
Он не воскреснет снова...
- Не встанет... Верно... А семья?
Ты представляешь, доктор?
Позором их затравят зря.
И с голодухи сдохнут...
Негробов слово то сдержал,
Писал куда-то письма.
С ним вёл беседы генерал.
И похоронку выслал.
Так Калачёв погиб в бою...
И честь ему и слава!
Он пал за Родину свою,
Бесправно, но по праву!
...Говорят, нашлась управа,
Плошев позже тоже «сел»...
Но не знаю — это правда,
Или каждый так хотел?
Ведь сильна молва людская,
Людям дорог и обман,
И концовку сочиняют,
Чтоб приятно было нам.
Справедливость торжествует.
И порок убит, как змей...
Так бывает в сказках, люди.
В жизни, право же, сложней!