Перрон насквозь продут и от дождя продрог,
Сплошная толчея, окурки возле урн...
Но рядовой фонарь — весь в кольцах, как Сатурн,
И в воздухе самом предчувствие дорог.
Мне долго ждать, вот здесь остановлюсь.
Труба котельни — словно минарет...
Туман и темнота, но страха вовсе нет:
Напугана уж так, что больше не боюсь.
Стою, смотрю во тьму — как призрачен перрон
И как остра его вокзальная тоска...
Но что там? У соседнего ларька
Неясный силуэт — и не чужой мне он.
Да это ж я сама! Фанерный чемодан,
Десятиклассница с подвернутой косой...
Послевоенный год, несытый и босой,
Весенний град, что в крышу бьет, как в барабан.
И то же чувство — что там впереди?
И чей-то взгляд, внезапный, как ожог,
И поезда судьбы со всех спешат дорог,
И первая сирень, прижатая к груди...
И я вот так же отправленья жду,
Хоть знаю я теперь не понаслышке,
Ведь я давно не книжница-худышка —
Сирень таит и радость, и беду.
И все же пятипалый лепесток
Ищу — «на счастье!» — с важностью невзрослой,
И верится, что от напасти грозной
Способен уберечь простой цветок.
Туману поклонюсь за странную игру —
За краткое, но в юность возвращенье,
Где сказка сумерек и дар воображенья
Слились, как мгла с рассветом поутру.
Сейчас исчезнет все — скорее же всмотрись
В души своей былое отраженье!
Но как пронзает грудь недоуменье:
Вот — я, а вот — она... А где же жизнь?
2 апреля 2000