Торт валяется на помойке,
Роллы съедены, пиво выпито.
Элисон, крикни что-нибудь жесткое,
В окно, что узорчато выбито.
Гаркни, взвизгни, не стесняйся, рассвирепей,
Загороди своим голосом гомон пьяни,
Крикни всякому встречному: «Налей!»
Тебя не учили, наверное, нежной быть.
Валяешься, дурочка, на диване.
Элисон не слушает, не кричит.
Просто пьяна. В телефоне трепещется
Что-то о жизни, печали и энтропии.
Звуки шума мерещатся
В косых глазах безумной богини.
Мимические морщины в углах губ,
Отрицающих любовь всех миров,
Прислонились к стеклу, и дуб
За стеклом, кажется, готов
Обнять ее. Она свирепеет,
Рычит и пытается плакать, хотя не умеет
Ни рыдать, ни злиться, ни убивать
Всех неверных собак, ни послать
К чертям. Что случилось с Элисон?
Что стряслось с существом по имени Эл?
Сколько у них имён?
Кого послать за пивом? Кого за угрём?
Кого заставить убить всех мух?
Кто вычистит чёрные зубы
И мысли чумных старух?
Чу!
Кто стучит деревянной палкой
По железной трубе?
Бабушка Чу, отпусти ее, коль не жалко,
она давно не в своем уме.
Она бесполезный и потерянный человек.
Гитара скукожилась у окна.
Пустыми глазами смотрит, поедает вчерашний хлеб,
И в книгу лиц кричит, что душевно больна.
12 августа–18 августа 2012